Настоящие, или У страсти на поводу

Я с трудом кивнула, уже не чувствуя ног, и держалась за бревно только на упрямстве. Вурдовы исчадья метались по берегу, прыгали в ручей, обдавая нас брызгами, тонули, рычали, выли, но сделать ничего не могли. Один раз тварь оказалась от нас в метре. Я видела, как клацнули зубы, прежде чем она погрузилась на дно, сверкая алыми глазами.

— Великие, — едва слышно прошептала я, отворачиваясь.

Это было жутко.

— Не смотри.

Каждая минута была для нас вечностью. Потом я просто потеряла счет времени.

У меня так онемело и замерзло тело, что я едва не теряла сознание. На берег в сгустившихся сумерках меня вынес Ивар. Молодой человек сам с трудом держался на ногах, но помог мне выбраться, прежде чем самому обессиленно растянуться рядом.

— Г-г-где?

— Охотники прогнали. Тебя надо согреть.

— Х-хо-л-ло-д-д-д-но, — простонала я, едва шевеля языком. Вновь застучали зубы. Да так сильно, что я испугалась как бы они не раскрошились от таких ударов.

— Мои вещи. Растерзали, конечно, но они сухие.

Ивар, натужно кашляя и задыхаясь, на коленях дополз до ракиты, где валялись остатки его жилета и рубашки.

Я скрючилась на земле, подтянув колени к груди и обхватив их руками.

— Сейчас придут. Айола… сейчас. Нас… тебя должны искать, — Ивар упал рядом со мной, прижимая к себе и укрывая тряпками, которые почти сразу намокли, став такими же влажными. — Айола.

Я слепо потянулась к нему, едва дыша от холода.

— Ивар… Я хотела…

— И я хотел, — кивнул он. Его руки заскользили по моей спине, пытаясь согреть. — Ты очень красивая, Айола… У меня дух захватывает, когда я думаю о тебе… Как солнечный лучик…

— Я тоже, — прошептала в ответ. — Тоже…

А дальше всё исчезло в тумане, обдувая холодной изморозью и инеем застывая на губах.

Купание более получаса в ледяной воде не могло пройти бесследно — я заболела и около недели провалялась в горячке. Первые дни были самыми тяжелыми, я почти не приходила в себя, металась по постели, несла какую-то ерунду и чуть не свела с ума отца, который всё это время дежурил рядом, пытаясь влить лекарство и стирая липкий пот.

Потом стало легче. Я пришла в себя на третьи сутки. Открыла глаза, нашла отца и даже улыбнулась ему, сообщив, что хочу пить. Сделав глоток, вновь уснула и беспробудно проспала до самого вечера. Уже без жара и повышенного потоотделения.

Очнувшись, первым делом увидела заплаканную тётю Полин, которая встретившись со мной взглядом, разрыдалась еще громче.

— Очнулась. Слава Великим. Как же ты нас напугала.

— А где папа? — морщась от боли в горле, спросила у неё и закашлялась.

— Я его спать отправила. Столько времени возле тебя провёл. Похудел страшно, того и гляди, сам в бездну отправится. Как же нас напугала.

— Простите, — тихо ответила, я вспоминая произошедшее: ледяную, пробирающую до костей, воду, монстров, которые носились по берегу, тепло Ивара. — Как давно я болею?

— Три дня уже. Я только вчера приехала. Так испугалась, — тётушка стёрла слёзы ладонью и продолжила. — Думали, отдала Богам душу, уйдёшь за матушкой… Такая же молодая.

— А Ивар? — перебила я её болтовню, с трудом приподнимаясь на локтях и снова падая на влажные от пота подушки.

— Какой Ивар?

— Тот парень, который меня спас.

— Ах этот, — тётя махнула рукой. — Сегодня уже прибегал. Спрашивал, как ты. Волнуется. Хорошенький такой.

— Живой, — выдохнула я, не в силах сдержать улыбку облегчения.

— Да что ему будет. Смышлёный мальчик. Кто же знал, что эти исчадья плавать не умеют. Хотя рисовано. Теченье у Молохова ручья сильное. Как не потонули только. Других жалко, — добавила она, тяжело вздохнув, и тут же хлопнула себя по губам. — Ой.

— Кого других? — тут же уцепилась я, подавив зевок.

— Нечего я тебе не говорила. Отдыхать надо. Кушать хочешь? Тут бульончик есть, — засуетилась она, пытаясь сбить меня с толку.

— Тётя, я ведь всё равно узнаю.

Женщина строго на меня взглянула, но надолго выдержки не хватило.

— Хорошо, скажу, по большому секрету. Троих разодрали. Двух ребят и девочку.

— Кого? — во рту пересохло от страха.

— Я откуда знаю. Жалко, молоденькие совсем. А теперь пора кушать, а то смотреть страшно. Одни глазки остались.

Я послушно съела пару ложек бульона, запила всё морсом и снова уснула. Сил было еще мало и на долгие бодрствования меня не хватало.

На следующий день я чувствовала себя намного лучше. И пусть ломота в теле и усталость никуда не делись и от одной мысли о прогулке кружилась голова, но по крайней мере веки не тяжелели и спать сильно не хотелось.

— Пап, — широко улыбнулась я отцу, уставшему, но чисто выбритому и причёсанному. — Прости меня.

Он поймал мою ладошку и сжал, хрипло произнеся.

— Никогда не пугай меня так больше. Когда мы нашли вас на берегу. Великие, я решил, что звери и тебя растерзали…

— Я здесь, всё хорошо, — я мягко высвободила руку и нежно погладила отца по щеке. — Ивар спас нас.

— Да, — нахмурился он. — Спас.

Мы молчали некоторое время, пока я не решилась задать следующий вопрос.

— Пап, тётя рассказала о троих погибших… не злись на неё, — тут же поспешно добавила я. — Я её заставила. Она сопротивлялась. Правда.