Настоящие мужики детей не бросают

— Вы разошлись? — Взгляд воспитательницы невольно увлажнился.

— Хуже.

— Что же может быть хуже? — не поняла Полина Антоновна. — Не дает развода?

— Она меня бросила, — признался Смирнов.

— Вот как? Ради другого?

Он кивнул.

— Интересно было бы на нее посмотреть, — надменно поджав губы, задумалась воспитательница, и он не понял, что Полина Антоновна имела в виду.

Фотограф сразу же разгадал: она одинока и бездетна. На таких обычно лежит свой невидимый контур полутени. Смирнов лишь взглянул на нее в объектив, как сразу его обнаружил. А кроме того, от детсадовской мамы исходил стойкий и сладковатый запах парфюмерной смеси из пудры, крема, духов и помады. И это тоже знак одиночества. Пробыв с ней рядом минуты полторы, фотограф настолько им пропитался, что впереди сидящие всех возрастов женщины в автобусе оборачивались и с иронией на него посматривали. Одна же, черноволосая, в белой «паутинке», одарила таким жгучим и пытливым интересом, что Сан Санычу стало не по себе. За те четыре года, что он прожил без жены, да можно сказать, вообще без женщин, Смирнов совсем отвык от таких откровенных взглядов.

С замерзшими стеклами и припорошенный инеем изнутри автобус натужно скрипел, с трудом одолевая один поворот за другим, и Смирнов, не ощущавший уже кончиков пальцев в своих осенних чешских туфлях, с тоской ждал, когда шофер объявит долгожданную остановку метро, чтобы нырнуть в урчащее тепло подземки и немного отогреться. Но они ехали и ехали и, казалось, совсем в другую сторону от метро. В Сан Саныче вымерзли уже все мысли, кроме одной, ради которой он и примчался в Москву, но еще десять минут такой дороги, и он превратится в окоченелый труп.

«Обо мне, наверное, напишут в газете, — с усмешкой подумалось ему, — поскольку я буду первым человеком, замерзшим в городском автобусе».

Черноволосая незнакомка неожиданно снова обернулась, метнула в него пучок искр, и Смирнова бросило в жар.

— Метро «Медведково», конечная, — чихнув, простуженным голосом прохрипел в динамики шофер. — Всего вам доброго!

Контуры лиц медленно появлялись на листах фотобумаги. Лицо Сашки выплыло первым. Сначала ракурс вполоборота, потом крупно вся мордашка, залитая смехом, на общем плане среди мальчишек, потом снова крупно, с раскрытым ртом, еще через секунду — с гримасой радостного заговора и тайны. Смирнов вытащил, промыл последний, двадцатый отпечаток с крупным планом своего тезки, подошел с ним к большому зеркалу и внимательно сравнил, поглядывая то на себя, то на фотоснимок. Все было так схоже в конфигурациях их лиц, носов, ушей, мимики, что Смирнов громко и победно хмыкнул. Чутье его не обмануло.

— Контратипчик! — радостно воскликнул он.

Старый армейский приятель Денис Морозов, у которого он остановился в Москве, услышав, что Сашка приехал искать своего сына, сначала изумился, а потом обрадовался.

— Мужик измельчал, чего тут говорить, — сидя с ним на второй день за рюмкой «Привета» на кухне, бубнил он. — Даже я поначалу посмотрел на тебя, как на идиота! И многие так! Потому что нынешнему мужику дети не нужны! Зачем они ему? И бабы не нужны. Отдуплиться он всегда найдет с кем, а слушать ее поучения или советы — это уж увольте! Я свою через месяц прогнал! Собрал вещички, засунул в багажник и отвез к теще. Та пришла, а в прихожей и тапочек нет! Уля-улю! И замок тут же сменил. Прощайте, говорю, мадам, нам с вами не по пути! Ох, как они раздраконились! Как базлать начали! Хорошо, у меня участковый внизу живет, нормальный кореш, я его всегда по утрам опохмеляю. Живо поднялся, страху на нее нагнал, и та быстро замолкла.

— А ты ее сюда не прописывал?

— Еще чего?! Я и впустил-то в надежде, что начнется эра чистоты и порядка. Сам видишь, у меня более-менее. С мытьем полов лишь напряженка, а порядок я люблю. Сам помнишь, папаня наш, капитан Пирогов, приучил! — Денис мечтательно улыбнулся. — И вот женился. Прихожу первый день после работы, смотрю вокруг, волосы дыбом: все разбросано, стаканы на полу, ковер в варенье, на телевизоре сальные пятна, колбаса на кровати. Оказывается, приходили подружки, они чаю попили, новости посмотрели. Я, конечно, дал вводную, надеясь, что на следующий день все восстановится. Что ты! Еще хуже! Пыль на телевизоре! А гундеж беспрерывный: давай купим то, давай купим это. И способ воздействия один: дам себя приласкать, если тотчас после этого поедем в магазин за подвесной мраморной мыльницей. Я говорю: хорошо, раздевайся! Так она лежит, сволочь, мне отдается, а в глазах, вижу, одно: как бы побыстрей соскочить и в магазин поехать. Я как на все это посмотрел, сразу же сказал себе: Денис, всеобщая тревога, враг на пороге!

Он махнул рюмку водки, крякнул, закусил огурчиком, помолчал, с трудом вспоминая, зачем все это другу рассказывал. Но через мгновение вспомнил.