Настоящие мужики детей не бросают

Смирнов с бизнесменом посидели молча на стульях. Сан Саныч взглянул на часы: половина второго.

— Поесть бы не мешало, — мрачно заметил Девятов.

— При вокзале есть закусочная, — не взглянув на него, сообщил Смирнов.

— Ты что, собираешься ехать обратно?

— А вы собираетесь ночевать здесь?

— Но он же явно врет, выкручивается! Надо только поднажать на него, и он расколется!

— Как поднажать?! Как делали это вчерашние рэкетиры?! Как вы себе это представляете?!

— Успокойтесь, Сан Саныч! — поморщился Юрий Васильевич. — Я же о вас беспокоюсь!

— Ладно, поехали!

Смирнов поднялся, вышел из кабинета, прошел мимо секретарши, пристально его оглядевшей, вышел на крыльцо. Дети гуськом двигались друг за другом вокруг засыпанной снегом клумбы, взмахивали руками, изображая диких гусей.

— Гуси, гуси? — кричала воспитательница.

— Га-га-га! — хором отвечали они.

— Есть хотите?

— Да-да-да!

Они перекусили в закусочной. Девятов, оголодав, съел две порции пельменей, которые на его изысканный вкус показались ему даже очень ничего, а Сан Саныч не доел и скудную первую порцию.

— Слушай, давай снова нагрянем к этому поляку, прижмем его, и он все нам расскажет! — предложил бизнесмен.

— Думаю, он ничего не знает, — помолчав, сказал фотограф.

— Еще как знает! Я нутром чую, и оно меня не обманывает! Сукой буду! — Юра, как заправский уголовник, щелкнул ртом.

— Ладно, поехали, — улыбнулся Смирнов.

— Ты мне не веришь?!

— Верю, верю! Но Могилевский нам больше ничего не скажет. Он мужик с характером, сам же понял. Его и на испуг не взять, а с местной милицией он наверняка в ладах, они скорее на нас наедут, чем на него!

— Поехали!

Снова повалил снег, на этот раз густой, хлопьями, но, к счастью, они успели выбраться на шоссе.

— Ну и погодка! — проворчал Девятов. — Сволочь этот Могилевский! Чую же, все знает, гад!

— Я, кажется, тоже все знаю, — помедлив, сказал Сан Саныч.

— Что ты знаешь? — не понял Юрий Васильевич.

— Все!

10

Судебно-медицинская экспертиза подтвердила: линия разреза шеи у лейтенанта Миронова, неровности бритвы — все совпадало с прежними данными по убийствам детей и Власова. Почерк разреза и рваный след бритвы оказались тождественны. Убийца всех этих жертв был один. Не осталось сомнений в том, что и Боброва убил Крикунов: нашлись слабые отпечатки его пальцев на нескольких долларовых купюрах.

На негативной пленке, которую изъяли при обыске на квартире Крикунова, обнаружился и тот фотоснимок, который валялся в столе Климова. На нем четко пропечатался портрет маньяка, который тут же растиражировали.

— Но почему фотография маньяка спокойно валяется в столе капитана, а весь отдел узнает об этом только сегодня?! — орал в ярости Волкодав. — Почему, когда я поставил задачу: взять этого негодяя к Новому году, мое приказание не выполнено?! Один головой трехнулся, у остальных одна вонь из штанов! Чем вы тут все занимаетесь?! За что вам только деньги платят, псы паршивые?!

Кравец невинными глазами смотрел на начальника. Но полковника и это взбесило. Он вспомнил смерть Миронова, за которую с него чуть не сняли погоны, устроив головомойку наверху.

— А ты у меня еще в старлеях находишься, прежде чем четвертую звездочку на погоны получишь, даже если возьмешь эту тварь! Даю тебе три дня! Не возьмешь — выгоню к чертовой матери! Участковым пойдешь! — орал он и, переходя к другим персонам, выдавал такую же щедрую нахлобучку каждому сотруднику.

Все внимательно слушали, некоторые открывали блокноты, делая вид, будто что-то записывают. Устав орать, Волкодав разогнал всех работать. Но никто на него не обижался, сотрудники знали, что на самом деле полковник добрейшей души человек, своих прикрывал, защищал и брал наверху всю ответственность на себя, подчиненных не подставлял. Просто и ему расслабляться надо было.

— Сергей Никитич, останьтесь, — когда все расходились, устало бросил полковник.

Кравец притормозил.

— Слушай, опять вы меня в дерьмо мордой воткнули! Что, предупредить нельзя было?! Какого черта потащило Климова влезать в запертую квартиру, да еще без ордера, и нарушать, так сказать… — он нацепил очки, заглянул в жалобу, — священную скрижаль о неприкосновенности жилища? Что еще за скрижаль эта жалобщица выкопала?

— Но это же конституционная норма.

— А-а-а, — промычал начальник, сняв очки. — Так какого хрена вас понесло к трупешнику?! После второго стакана, что ли?!

— Да нет вроде…

— Вроде, — передразнил полковник. — А на Климова тут целую телегу спустили! Хорошо хоть, сверху ко мне перефутболили, но в канцелярии сказали, что замминистра на контроль сию бумаженцию взял! Я отдаю ее тебе, и сочини что-нибудь ему такое, что всех бы порадовало: и меня, и его!

— Выговор, может быть?