Настоящий итальянец

В эту минуту я понял, что мне нужно попасть в одно очень живописное место. Впрочем, этим Сицилию не удивишь. Из Годрано мой путь лежал в городок Пьяна-дель-Албанези. Петляющая горная дорога пересекала деревни, названия которых на железных щитах были изрешечены пулями. Я ехал и думал о главном правиле мафии. При «омерт» – обете молчания. Кто-то остроумно и точно подметил: «Как только сицилиец научится говорить, его учат молчать». Так это или нет, не знаю, но сицилийская мафия точно умеет добывать из молчания золото.

Рэкет крестьян в Средневековье, шантаж баронов в XIX веке, организация наркотрафика в XX. Менялись лишь формы бизнеса – служба безопасности работала без сбоев. Усадить мафиози за решетку было практически невозможно. Вот ведь существует множество определений слова «мафия», но все-таки лучшее из них – арабское, что значит, «не существует». Это как в том мифе, про Одиссея и циклопов: «дескать, если тебе никто не угрожает, то зачем же тебе помогать». В судах повторялась одна и та же картина: свидетели, жившие рядом с местом преступления, никогда ничего не видели, не слышали и просто не были дома. А соседи обвиняемого, напротив, целыми днями просиживали у окна, видели, как он мирно курил на балконе и, боже упаси, никого не убивал. Так что, благодаря вендетте, омерте и строгой дисциплине внутри организации мафия всегда оказывалась эффективнее официальной власти. Любуясь пасторальной красотой горного пейзажа, я вдруг вспомнил, с чего начинается фильм «Крестный отец». С просьбы о защите. Человек пошел в полицию, но она не помогла. И вот, отчаявшись, человек пришел к боссу… М-даааа, а в Средневековье-то у него и выбора не было: он сразу шел к боссу.

В Пьяна-дель-Албанези, городе, основанном албанцами в XV веке, народу на улицах было еще меньше, чем в Годрано. Ну, хоть поминальную мессу не служат, подумал я и вошел в единственную на Сицилии греческую церковь. Изящный аскетизм, не лишенный провинциальной аляповатости.

В начале 1920-х годов здесь побывал король объединенной Италии Витторио Эммануэль. Он зашел в эту церковь, которая и тогда была нелепо украшена для какого-то торжественного обряда. Он уже собирался деликатно уйти, как вдруг выяснилось, что он уже стоит у купели, а кто-то из присутствующих настойчиво сует ему в руки совершенно незнакомого младенца. Никакие протесты королю не помогли. Не успел он опомниться, как стал крестным сыном дона Чиччо Кучча. Местного мафиози. А по совместительству… мэра. Или наоборот.

В церкви меня ждал историк Гаэтано Петротта. Ему сейчас уже далеко за восемьдесят. Он – местная знаменитость. А как иначе! Гаэтано ведь лично знал Чиччо Кучча. Лично! И дружил с ним с восемнадцати лет. Сейчас он взахлеб рассказывает об этом, как он говорит, удивительном человеке. С загадочной улыбкой синьор Гаэтано сообщил мне, например, что король Витторио Эммануэль, оказывается, – не единственный турист, которого дон облапошил. Несколько лет спустя, в 1924-м, в городок приехал сам Бенито Муссолини. Чиччо Кучча, как принимающая сторона, уселся с дуче в машину. По краям улицы выстроилась охрана из мотоциклистов. «И дон попросил Муссолини: „Убери охрану, здесь все спокойно и ничего с тобой не случится“. Вежливо причем попросил, хотя и был человеком импульсивным. Так ему и сказал: „Я здесь мэр, и все люди тебе верны, тебя просто пришли поприветствовать, так что убери, прошу тебя, охрану“. „Ну и что? Дуче посмел его ослушаться?“ – я уже начинал догадываться о том, что было дальше».

Историк молча взял меня под руку, и мы, выйдя из церкви, перешли площадь и вошли в здание муниципальной библиотеки. «Смотри, одних изданий „Крестного отца“ штук пятнадцать, а это что? А-а-а, „Спрут“… Им что, больше читать нечего?!» – Гаэтано Петротта был явно недоволен увиденным. «В общем, что я тебе скажу, Муссолини не проявил должного уважения к радушному и учтивому хозяину. И охрану не отпустил. В наказание, дорогой мой, дуче должен был выступать вот с этого балкона, на котором мы сейчас стоим». Балкон нас двоих явно мог не выдержать, но это не смущало моего собеседника. «Причем, знаешь, перед кем он выступал? Перед горсткой калек и городских сумасшедших. Мэр специально отобрал для него публику. Впрочем, Муссолини быстро оправился от позора. Всего через несколько недель премьеру искренне и подобострастно аплодировали в Риме. Он произнес в парламенте страстную речь, посвященную борьбе с мафией. Рим – не Сицилия, к тому же и гостеприимный дон Чиччо пламенную речь уже не слышал, потому что сидел в тюрьме. У диктатора все-таки бывали маленькие удачи».

Я вежливо попрощался с чиччолюбивым историком. Гуляя по узким мощеным улицам Пьяны, я ловил себя на той же мысли, что и в Годрано. Время уже далеко не обеденное, сиеста давно закончилась, а людей в городе как не было, так и нет. И снова стоило мне приблизиться к тому или иному дому или подъезду, как я ловил на себе взгляды местных жителей, которые наблюдали за мной, прячась при этом за толстой тканью солнцезащитных штор.