Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

Мэр отбивался как мог, по-моему достойно, и старики по прошествии некоторого времени окончательно угомонились. Но зато по окончании этого сеанса я получил по полной программе.

– Ты куда меня привел? – спросил Ю. Лужков резко, едва встреча завершилась. – Ты что, не знаешь, как это делается?

Я даже ответить толком не успел и толком не понял, за что получил. Встреча как встреча, потрясли немного – так это же только на пользу, разминка. Потом умные люди объяснили. Стариков, которые имеют право задать вопросик, специально натаскивают на этот прием, они репетируют перед камерами, а тут я, импровизатор хренов.

Понятно, что он полностью растренировался, деквалифицировался, чтобы проводить встречи подобного уровня, но горя-то большого нет.

– Э-э, барин, – говорили мужики в одном из рассказов Лескова, – ты нас грязненькими полюби, а чистенькими нас всяк полюбит.

Брезглив, однако, Парамоша.

Сформировавшееся в хулиганистом родном дворе умение держать удар пригодилось ему на первых порах работы в Мосгорагропроме, когда не долбил его на страницах газет только что самый ленивый журналист. В отместку на публикацию в «Литературной газете» про кошку и колбасу он запретил пускать корреспондентов на подведомственные предприятия, а на газету подал в суд – это в те-то времена!

В заметке речь шла о колбасе, которую кошки есть отказались и которую выпускали на мясокомбинате Мосгорагропрома, возглавляемого Ю. Лужковым. Его требование опубликовать опровержение результата не дало. Больше того – редакция поместила еще одну статью, «последушку», как говорят журналисты, где снова бомбили председателя столичного агропрома. Он хоть и занимал высокий пост, не знал, конечно, секретов тогдашних редакций. Ни одна из них никогда не признавалась, когда допускала промашку. И те руководители, которые это понимали, быстро отписывались: недостатки, дескать, устранены, жулики выловлены, несуны ликвидированы, любовницы сокращены, а пьяницы уволены. Копию такого ответа посылали в горком или райком, и все были довольны. А смеялись критикуемые, поскольку ничего подобного изложенному в отписке они делать не собирались. В случае же поступления в редакцию или райком повторной жалобы ее автору приклеивали ярлык – «склочник». И он мог писать хоть до конца своих дней – нигде б ничего не добился. Разве что могли мимоходом, рассердившись, посадить на пару лет. А если интеллигент, то и в психушку.

Ю. Лужков по накатанному пути не пошел, думаю, характер не позволил. Не побежал жаловаться в партийные органы, откуда, естественно, газету бы приструнили, не стал отписываться, признавая «некоторые недостатки» и обещая их исправить, не начал интриговать, чтобы в других газетах появились положительные заметки о его деятельности, а написал гневное письмо главному редактору. К чему это привело, я уже сказал – к появлению новой заметки, и тогда Юрий Михайлович подал в суд.

В городе и прецедента-то не было, и закона о печати не было в помине, и суды вообще подобными делами не занимались или, если занимались, то единственно по указанию партийных начальников и с определенной целью – дискредитировать истца и оправдать газету.

Не помню нынче, состоялся ли суд и чем закончился, это, в конце концов, непринципиально. Принципиален поступок.

Однажды дотошный московский журналист задал мэру вопрос: дескать, у вас зарплата всего 14 тысяч рублей, как вы сводите концы с концами, ведь вы – мэр?

– А я мало трачу, – был ответ.

Видимо, эта семья вообще экономная. Как-то перед очередными выборами мэра группа энтузиастов с многозаслуженным кинорежиссером и документалистом Борисом Загряжским, снявшим к тому моменту 10 короткометражных фильмов о Москве без единого рубля бюджетных денег! – решила показать Ю. Лужкова лицом к народу как достойнейшего из кандидатов.

– Ребята, – сказал, как всегда, возбужденно Загряжский, – давайте снимем пять-семь фильмов о Москве в русле нашего проекта и заткнем этого Доренку на хрен. Не в лоб покажем, как Лужков строит и дерзает, а исподволь, незаметно, как в рекламных роликах, где тебе засовывают информацию в подкорку головного мозга.

– Давайте, – согласились мы с Людмилой, его директором, – но вопрос прежний: где деньги, Зин?

– В его предвыборном штабе, – не растерялся Борис. – Напишем письмо, сходим объяснимся – не совсем же они там тупые…

– Как говаривал Лаврентий Палыч, попытка – не пытка, – согласился я, и мы отправились в штаб «Отечества» – благо они сидели во дворе нашего дома, в Композиторском переулке.

Флаги, антураж, охрана – все, блин, как положено. Нас принял пресс-секретарь, быстро сообразил, что дело стоящее, а деньги надо отдать небольшие, пообещал доложить В. Шанцеву, который принимал подобные решения, и мы ретировались.