Настоящий Спасатель 2. Назад в СССР

Несмотря на то, что в комнате царил идеальный порядок, в ней пахло пылью, пробивающейся из щелей между широких половиц.

Записывая наши фамилии, нас по-очереди завели в комнату, сфоткали, потом откатали отпечатки пальцев.

Никто нашего согласия не спрашивал. Было неприятно. Меня, конечно, возмущал такой подход и отношение к нам словно, мы преступники и наша вина абсолютно доказана.

Но у меня не было ни сил, ни желания спорить и чем-то убеждать кгбшников. Всё равно они сделали бы по-своему.

Нас провели по коридору, который заканчивался лестницей. Она имела особое строение. Ее конструкция отличалась тем, что кроме перил между пролетами находилась своеобразная «стена» из металлической сетки.

Судя по всему для того, чтобы предотвратить случаи побега, либо самоубийства допрашиваемых посетителей этого здания. Такие же сетки были в окнах.

Мы поднялись на третий этаж и остановились у открытой двери. За дверью находилась комната, в которой двое сотрудников, что-то оживленно обсуждали. Один из них заметил нас.

— А, привезли? Этих, утопленников? Они?

Он обращался к нашим сопровождающим. Те закивали.

— Так точно, товарищ капитан!

— Дежурного позови. Подождите там, — последнее видимо относилось к нам.

Довольно быстро к нам подошел дежурный и встал рядом, между нами и лестницей. Он смотрел прямо перед собой и не обращал на нас никакого внимания.

— Документы есть?

Я уже хотел ответить, что нет, но тот который вез нас за рулем, полез во внутренний карман пиджака и, к моему удивлению, извлек из него три краснокожих документа. Он почти строевым шагом зашел в кабинет и положив документы на стол, снова отступил назад.

— Разрешите идти?

— Идите.

Капитан взял документы, один паспорт передал коллеге, один отложил, вставил бумагу в пишущую машинку и начал печатать на ней.

Я вспомнил, как в прошлой жизни в постсоветской России, как-то особист, бывший кгбшник, а теперь уже фсбшник разоткровенничался и рассказывал, мне с приятелям про свою внутреннюю кухню времен СССР.

— Никогда не угадаете, чему первым делом учили нас всех на первом курсе, и это практикуется, почти во всех учебных заведениях КГБ. Печатанию на машинке!!! Сколько проклятий и матюгов доставалось Юнисам, Эрикам, Роботронам, — он перечислял всевозможные модели на названия фирм изготовителей.

— А знаете почему? — он продолжал не дождавшись нашего ответа, — потому что оперативник, который сам умеет печатать, не только экономит время и деньги Родины, но и сокращает вероятность утечек секретной информации через машинисток или секретарш.

Глядя на работу двух офицеров, я вспомнил, что еще их ведомство называли Комитетом государственной бюрократии.

Оперативнику КГБ почти никогда в подлинной жизни не приходилось стрелять, хотя в его служебном удостоверении и было торжественно записано право на ношение огнестрельного оружия.

Старые чекисты любили говорить, что главным оружием сотрудником КГБ была шариковая ручка и печатная машинка. А главным продуктом этой страшной и пугающей умы граждан спецслужбы были бумаги, справки, отчёты.

Миллионы и миллионы страниц рукописного и машинописного текста, собранных папки, фотографий, таблиц, схем и графиков.

Справки, бумажки, справки. Бумажки, справки, бумажки.

У оперативников был с ненормированный рабочий день. И им всё время приходилось с утра до поздней ночи печатать, собирать и раскладывать оперативные документы, подшивать тысячи бумажек в бесконечные сов. секретные дела.

Служба в КГБ была престижна и романтизирована советскими фильмами и книгами про доблестных разведчиков и контрразведчиков, но на самом деле, к концу семидесятых в ней было девяносто процентов канцелярщины, пять процентов муштры и пять всего остального.

Поэтому общение с нами, а точнее допрос, были для этих двоих, чем-то вроде увлекательной игры, глотка свежего воздуха в их пыльных архивах и папках. Развлечения, которое могло принести если не повышение по службе, то по крайней мере удовлетворение, а может дажи и новую агентуру.

В нашем положении, когда несколько лет назад тип по имени Петр Патрушев, забавное совпадение, вплавь добрался из Грузии в Турцию, рассчитывать на короткую профилактическую беседу не приходилось. История изобиловала подобными случаями.

Патрушев вдохновил на подобный «подвиг» еще одного перебежчика — Валерия Комиссарова, благополучно проплывшего в четырехбалльный шторм двадцать километров.

И все это на Черном море. Я мысленно приготовился к тому, что все это продлится не один час. Но всё-таки не ожидал, что допрос продлиться до двенадцати часов утра следующего дня.

Мы молчали и ждали стоя два часа. Перед допросом у нас обшарили карманы и ничего в них не нашли. Лена готова была свалится с ног от усталости и напряжения и только какое-то второе дыхание придавало ей сил.

Профессор, наоборот, протрезвел и выглядел уставшим, но более адекватным, чем час назад. Он взглянул на меня безразличным взглядом.

Потом появилось еще двое дежурных и нас развели по разным кабинетам на допрос.

Дежурный проводил меня в помещение и молча вышел. В кабинете мы остались втроем.