Настойчивый характер

- А от кого же? Сел в поезд и поехал.

- Мать будет ругаться. Колхозники засмеют.

- Но ты же все равно плохо работаешь.

Абдуджапар молчал.

- А в соседнем ФЗО двое сбежало, - осторожно вставил Момин, приблизив и Абдуджапару свое остроносое худое лицо. - А? Как ты думаешь?

- Чего привязался? Не могу я бежать. Сказал тебе, мать заругает.

Момину стало скучно. Он приготовился, уличив Абдуджапара в тайных планах возвращения домой, отговаривать его, а беседа приняла такой оборот, что ему приходится подстрекать Абдуджапара к бегству.

- А свой колхоз ты видишь во сне? - катился по наклонной плоскости Момин, - видишь мать, свою кибитку?

- Каждую ночь вижу, - признался Абдуджапар.

- И домой тебе хочется? - настаивал Момин.

Абдуджапар заволновался. Ему вдруг захотелось все открыть товарищу. Ведь он ни с кем здесь откровенно не говорил, а скрытность вовсе не была в его натуре.

- Очень хочу я домой, Момин, - горячо сказал он, сев на постели. - Мне здесь не нравится. И знаешь, почему? Потому что все считают, что Абдуджапар строптивый, бездельник и что он ничего не умеет. Я сам не понимаю, как это получилось, ну, вот убей, не понимаю. А в Беш-Арыке спросил бы ты у любого! Тебе колхозники скажут, какой Абдуджапар!

- Ничего нет хитрого хвастаться прошлыми заслугами, - презрительно поморщился Момин. - А все-таки ты сам признался, что хочешь домой. Значит, тебе запал в голову поступок тех двух молодчиков. Я так и знал.

И, довольный тем, что поведение Абдуджапара удается подвести под заготовленную схему, он приступил к заключительной речи.

- Как же тебе не стыдно, Абдуджапар! Собираешься бежать домой, когда идет война, когда мы работаем для фронта. Посмотри, как трудятся другие, как работает Оля. Она…

- Пошел ты вон! Прочь - в ярости замахнулся на него Абдуджапар. - Уйди, ишак! Не мешай спать. Слышишь? А то вылетишь у меня в окошко!

Сильно переживал свою неудачу Момин, но чтобы не уронить авторитет, грозно закруглил:

- Я вижу, все же ты понял. Но только, если не исправишься, смотри!

Это был первый опыт Момина в поисках дороги к человеческому сердцу. Черт знает, как это трудно! Момин испытывал огромную усталость.

С потолка светила синяя лампочка, озаряя белые кровати, и на каждой кровати спящие видели во сне свой кишлак, свою мать, родные поля и огороды, а все-таки каждый хорошо работал… Чего же не понимает Абдуджапар?

Момин долго вертел в руках свою зеленую с белым тюбетейку и уснул, так и не решив вопроса.

5

Оля работала молча, ни с кем не переговаривалась. Горло у нее всегда было завязано, и лицо задумчивое. Теперь Абдуджапар мог бы с ней разговориться, он уже немного научился по-русски. Мешало неприятное воспоминание о первых днях. Зачем было тогда позорить его перед всей сменой? Два раза подряд!

Абдуджапару видно, как у тисков Оли вырастает к концу дня большая гора деталей. Прямо держа голову, Оля ловко шаркает напильником, обтачивая тусклый бок стальной мины Приподняв одно плечо, она навалится руками на ручку тисков, с усилием крутнет ее, вынет деталь, проворно вставит другую. Не так уж у нее много силы, плечи острые, худые. А ни минуты не передохнет. Белые брови сердито сдвинуты. Оля не замечает, что лиловая тряпочка развязалась и одна косичка рассыпалась.

Вдруг Оля взглянула прямо на Абдуджапара и… улыбнулась. Никакого сомнения, - она улыбнулась ему, Абдуджапару! После всего, что было!.. Абдуджапар едва успел подумать, как губы его раздвинулись и ответно блеснули во весь размах два ряда белых зубов… Он все простил Оле за ее улыбку.

Выйдя с завода, ученики построились колонной. Староста Момин Юлдашев скомандовал:

- Смирно! Правое плечо вперед! Шагом марш! - и, угрожающе посмотрев на Абдуджапара, зашагал в своей зеленой тюбетейке рядом с группой. «Вот ишак», - покривил губы Абдуджапар.

Ученики, четко отбивая шаг, двинулись по улице. Поворот - и вот уже школа.

Во дворе строй рассыпался. Абдуджапар подошел к Оле и, покраснев, спросил:

- Зачем шея завязана? Доктор лечил?

- У меня жилка одна порвалась, - сказала Оля, потрогав рукой повязку. - Надо долго лечить.

- Зачем жила порвалась?

Оля нахмурилась.

- Скажи, - настаивал Абдуджапар, - скажи!

Отвернувшись, Оля шепотом проговорила:

- От веревки. Меня фашисты вешали. Только никому не говори. Будут расспрашивать. А я не могу… Отец и мать и… и…

Она заплакала, прикрыв горсткой губы.

В недосказанном девочкой было что-то страшное.

- Молчи, - сказал мальчик, дрожа от жалости к Оле. - Слушай, плакать совсем не надо… сестра.

После ужина он отыскал Олю, взял за руку и повел к самой дальней скамейке двора.

- Говори все! - приказал он.

Оля была из Ржева. Абдуджапар узнал из рассказа девочки, что фашисты на глазах у связанного отца застрелили мать и двух младших братьев, а Олю повесили. После этого, убили отца. Оля слышала этот выстрел. Потом она перестала все помнить. Очнулась на земле в углу сарая. Около нее стояли красноармейцы. Веревка была гнилая, это и спасло Олю…