Настойка из тундровой серебрянки (Сборник)

Едва сдав дежурство, я сел в трамвай и через четверть часа уже входил в клинику. Там я разыскал Костю Чащухина, своего однокурсника и старого друга. Костя работал хирургом, успехи его были не в пример моим, о нём уже поговаривали в городе, даже писали в областной газете.

Костя провёл меня к себе в кабинет, попросил сестру принести для меня халат.

- Без сознания, - сказал Костя, - но жизнь вне опасности. Шок. И большая потеря крови.

- Но в чём дело, как ты думаешь?

Костя подёргал рыжие баки, которые делали его похожим на Пушкина.

- Мы вызвали жену. Думаю, она нам всё объяснит. Или он сам, когда придёт в себя. Но твой диагноз…

Я замахал на Костю руками.

- Не то, конечно, не то! Но ничего другого я придумать не смог. А времени в моём распоряжении, сам знаешь, сколько бывает.

- Знаю, как же…

- Лицо у него всё ещё синюшное?

- Да. И мне кажется, дело тут не в кислородном голодании. Просто кожа обработана каким-то раствором. Пройдём в палату?

Павел Родионович лежал на спине, дышал чуть заметно. Около постели сидела дежурная сестра. Она шепнула:

- Наполнение стало почти нормальное.

Мы долго молча смотрели на лицо Голубаева с серовато-лиловой кожей.

Днём я отсыпался после дежурства. А под вечер снова отправился в клинику. Но Кости не было, а без него пройти к Павлу Родионовичу я посчитал неудобным. Мне сказали, что он пришёл в себя, однако очень слаб.

Не знаю, почему, но я почувствовал несказанное облегчение.

На следующее утро, когда Костя встретил меня, было у него какое-то странное, взволнованное лицо. И пока я надевал халат, он топтался около меня, дёргал себя за баки.

- Прилетела Мария Фёдоровна, - сказал он. - У него в палате.

- Ты говорил с ней?

- Нет, ещё не успел. Но тут и без того уже такое происходит…

Костя уставился на меня, словно это со мною произошло что-то невероятное.

- Ну? - Я справился с халатом и вопросительно посмотрел на своего товарища.

- Понимаешь, он видит.

- Кто видит? - не понял я.

- Павел Родионович, кто же ещё?

Я посчитал его слова за шутку, едва не рассмеялся, но Костя продолжал смотреть на меня таким напряжённым взглядом, что я осёкся.

- Послушайте, товарищ хирург, - сказал я, - ведь Голубаев удалил себе даже то, что ещё могло называться глазами.

- Вот именно, - в голосе Кости была растерянность. - Вопреки всему. И я бы никогда не поверил, если бы сам в этом не убедился.

- Но как же так? - пробормотал я.

Он развёл руками.

И вот мы входим в палату. Около постели Голубаева сидит жена. Приветливая Мария Фёдоровна очень мало изменилась за эти годы, а в белом халате вообще кажется воплощением доброты.

Павел Родионович лежит на спине, и я вижу его чётко очерченный профиль с запавшими на пустых глазницах веками.

Костя приблизился к постели, спросил:

- Как вы себя чувствуете, Павел Родионович?

- Ничего, коллега, сносно. А это кто с вами?

Я стоял несколько сбоку, да ещё позади Кости, и не произнёс ни звука, так что угадать моё присутствие Голубаев не мог. Он должен был только увидеть меня!

Мы с Костей переглянулись.

- А, вспоминаю, вспоминаю, - сказал Голубаев, - тот самый молодой человек, который любил задавать мне вопросы, да всё этакие, с подкавыкой. Если не ошибаюсь, мы тёзки.

- Как вы могли узнать меня? - изумился я.

- Зрительная память, коллега.

- Вы… вы видите?

- Разумеется.

Тонкие губы Павла Родионовича дрогнули в торжествующей улыбке. Он шевельнулся, Мария Фёдоровна поправила на нём одеяло.

- Но чем?!

- Лицом. Точнее, кожей лица.

- Кожей? - Я подошёл ближе, всматриваясь в серо-лиловое лицо Павла Родионовича. Неподвижность его оказалась обманчивой. Я заметил, что кожа лица Голубаева находится в непрерывном едва заметном движении.

- Вы хотите сказать, что использовали эффект Розы Кулешовой?

- Вы угадали, любитель каверзных вопросов.

- Позвольте, - запротестовал я, - но «видеть» кожей можно только при непосредственном контакте с объектом. А вы…

Голубаев нетерпеливо перебил меня:

- А я чуточку учёный.

- Ты невозможный человек, - вмешалась в разговор Мария Фёдоровна. - Ты нарочно спровадил меня к Наденьке, знал, что я бы никогда не допустила такого безумства. Представьте себе, - она повернулась ко мне, - никто ни в Москве, ни в Бухаресте, ни в Пекине не решился проверить на человеке идеи Павла. У профессора Литвиненко гибли все подопытные животные, на которых он испытывал совместное воздействие лёгкой воды и высокочастотных ударов на нервные сплетения. И обезьянки, и морские свинки, и кролики…

- Эка, нашла с кем меня сравнивать, - обиделся Павел Родионович. - Я-то существо немного более совершенное.

- Ты не подумал обо мне, - с грустью упрекнула мужа Мария Фёдоровна.

Голубаев ещё слабой, плохо слушающейся рукой разыскал пальцы жены. Она ласково приняла её, подняла, прижала к своей щеке.