Настольная книга сердцеедки

Все дело в том, что не будь Аврора Авророй, а будь она какой-нибудь Ритой, Аленой или даже Наташей, то есть милой честолюбивой девочкой, которая наконец-то оставила работу на кабельном ТВ Восточного, допустим, округа и перебралась на «настоящее» радио, она могла бы, будто нечаянно, упомянуть при программном директоре, что вот недавно встретила Волкова… Мол, совсем он, бедняга, замучился со своими «мыльными» показами и снова начал пить… И буквально на днях так надрался с Герой, что Гера весь следующий день говорил нечеловеческим голосом… В общем, честолюбивая бы девочка стала ценным доносчиком в надежде, что ее заметят, наградят и так далее. Ну так ведь то девочка…

— Знаешь, мне надо ехать, — сообщила Аврора.

— Куда это? — насторожился Гера.

— На презентацию Валерии, — отрезала Аврора.

Валерию на радио уважали и всегда сообщали о том, как прошла вечеринка в честь ее нового диска — совершенно бесплатно, в отличие от многих других исполнителей.

— Можешь корреспондента послать, — предложил Гера.

— Меня позавчера Пригожин пригласил, — мстительно соврала Аврора. — Он хороший друг отчима, так что отказаться неудобно.

— Ладно… — не без уважения согласился Гера. — Если увидишь Волкова, не подходи к нему! Ты с ним не дружишь! Не говори с ним обо мне!

Аврора схватила пальто, шапку и шарф, взвалила на плечо здоровенную сумку, набитую непонятно чем: документы, диктофон, фотоаппарат, майка с логотипом «Мерседес» и такая же бейсболка (остались после презентации месячной давности), две книги — «Самая шикарная свадьба» Богдановой и «Империя Ангелов» Вербера и прочая ерунда. Сумка была старая, коричневая, «самсонит», и Аврора любила ее за универсальность: можно вытащить все барахло, оставить только книжку да диктофон и пойти на работу. А если понадобится запихнуть по дороге домой пару бутылок йогурта и пачку макарон — пожалуйста, в тесноте, да не в обиде… Выглядит, конечно, не очень женственно, но это Аврору как-то не волновало, она считала, что можно быть сексапильной и без всяких дурацких ухищрений вроде безумно дорогих сумок из крокодила с массивной фурнитурой «под золото».

В туалете она швырнула пальто рядом с раковиной, распустила волосы, начесала у корней — прическа а-ля Кейт Мосс, припудрила т-зону лица, собралась было накрасить ресницы, но поленилась: это же такая возня — мазать основой, потом удалять комки туши, расчесывать… В конце концов, ресницы и так черные, зачем их еще дополнительно красить? Иногда Авроре казалось, что у нее отсутствуют то ли какие-то женские гены, то ли гормоны — все досталось Жанне, ха-ха! Она не понимала столько вещей: зачем, например, нужны румяна, если у всех так или иначе — от вина, от мороза, от солнца, от духоты — розовеют щеки; зачем нужно иметь двадцать блесков для губ, если они все примерно одного цвета; почему кружевное белье за двести долларов лучше трикотажного за пятьдесят, если его все равно снимаешь, а потом находишь под кроватью — в пыли, если не в пепельнице, набитой окурками; почему женщины носят декольте, в то время как мужчина в штанах в облипку выглядит идиотом? Не то чтобы Аврора была феминисткой — нет, она никому ничего не доказывала, просто некоторые вещи казались ей совершенно необъяснимыми и, если честно, довольно глупыми.

Она подвела губы розовым блеском, обрызгалась парфюмом «Лето» от «Кензо», одернула простую белую футболку, подтянула джинсы. О, это были роскошные джинсы от «Келвин Кляйн», на которые Аврора не пожалела кучу денег! Вот такие вещи она любила — простые, но, если приглядеться, просто восхитительные. Прямые, темно-синие, какого-то невероятного кроя — фигура в них совершенная, идеальная. Чем она хуже Анжелины Джоли в лучшие ее, Джоли, годы?