Настольная книга сталиниста

Из показаний Евдокимова от 24 декабря: «В ноябре 1934 г. он (Зиновьев. — Ю.Ж.) критиковал работу по созданию единого фронта, обвиняя Французскую компартию и тем самым руководство Коминтерна в том, что во Франции они идут на единый фронт».

Из показаний Горшенина от 25 декабря: «В основе нашей критики международной политики ЦК ВКП(б) лежала предпосылка, что т. Сталин сознательно не активизирует деятельность Коминтерна, переносит центр всего внимания на официальную наркоминдельскую дипломатию и по существу приносит в жертву идее построения социализма в одной стране интересы мировой революции».

Принципиально новое определение «причины» убийства Кирова открыто проявилось сразу же после ареста 16 декабря Зиновьева и Каменева. На следующий день и в передовице «Правды», и в небольшой заметке, опубликованной там же, о состоявшемся накануне Пленуме Московского комитета партии появилось фактически одно и то же объяснение. То, которое и утвердилось на последующие двадцать лет: «Гнусные, коварные агенты классового врага, подлые подонки бывшей зиновьевской антипартийной группы вырвали из наших рядов тов. Кирова».

И всё же слишком многое свидетельствовало, что политическая версия служила далеким от поиска истины целям. Даже Агранов, возглавлявший следствие, лично допрашивавший многих подозреваемых, уже после процессов, 3 февраля 1935 г., на оперативном совещании в НКВД заметил: «Нам не удалось доказать, что «московский центр» знал о подготовке террористического акта против тов. Кирова».[14]

Пять процессов

Откровенная двойственность в оценке результатов следствия, продолжавшегося месяц, в известной степени объясняет и количество последовавших за ним судебных процессов. Пяти по фактически одному уголовному делу, в которых откровенно превалировала политическая тенденциозность, заданность, желание во что бы то ни стало обезглавить, сокрушить бывшую зиновьевскую оппозицию. И решить эту задачу исключительно судебным путём.

Через три недели после выстрела в Смольном, 22 декабря центральные газеты СССР опубликовали сообщение «В Народном комиссариате внутренних дел». Оно информировало, что предварительное расследование убийства Кирова закончено и передано в Военную коллегию Верховного суда СССР. «Установлено, — отмечало сообщение, — что убийство тов. Кирова было совершено Николаевым по поручению террористического подпольного «ленинградского центра»… — Мотивами убийства тов. Кирова явилось стремление добиться таким путем изменения нынешней политики в духе так называемой зиновьевско-троцкистской платформы».[15]

Первый процесс оказался на редкость непродолжительным: с 14 часов 20 минут 28 декабря и до 5 часов 45 минут 29 декабря. Он завершился неизбежным приговором, вынесенным выездной сессией Военной коллегии Верховного суда СССР, «за организацию и осуществление убийства тов. Кирова». Четырнадцать обвиняемых были приговорены к расстрелу. Не только Николаев — единственный, чья вина была бесспорна. Но ещё и его бывшие товарищи по комсомольской работе. Те, кого следствие выявило как просто близких знакомых Николаева: Антонова, Звездова, И. Г. Юскина, Соколова, Котолынова, Шатского, Толмазова, И. Н. Мясникова, Ханика, B. C. Левина, Л. И. Сосицкого, Румянцева, С. О. Мандельштама.[16]

Сегодня их обвинение в прямом соучастии слишком уж напоминает ритуальное жертвоприношение при похоронах племенного вождя. Но тогда, в конце декабря 1934 г., оно выглядело, воспринималось иначе. Служило более чем веским доводом в пользу существования и террористической подпольной организации, и подготовленного ею заговора. Исключало даже саму мысль о возможности действия Николаева в одиночку да ещё по каким-либо личным мотивам.

Практически тогда же, в 20-х числах декабря, руководство НКВД предполагало, если удастся, провести ещё один процесс, напрямую связанный с убийством Кирова. Для него намечалась небольшая группа из восьми человек как видных, так и мало кому известных сторонников Зиновьева — Бакаев, Гертик, М. Гессен, А. С. Куклин, Я. В. Шаров, Л. Я. Файвилович, Горшенин, B. C. Булах. Только те, кто уже в ходе следствия продемонстрировал готовность давать нужные показания. И ещё — Милда Драуле, которая должна была, как можно догадываться, «чистосердечно» подтвердить прямую связь между зиновьевцами Москвы и Николаевым. Вместе с тем готовилось и заседание Особого совещания, перед которым должно было предстать 137 человек, на чье признание собственной вины рассчитывать не приходилось. Им загодя определили различные меры наказания — от 5 лет ссылки до 5 лет заключения в Суздальском концлагере, либо Ярославском, Челябинском, Верхнеуральском политизоляторах. В этой группе находились Зиновьев, Каменев, Сафаров, И. В. Вардин, П. А. Залуцкий, Евдокимов, Г. Ф. Федоров. Уверенность высшего руководства страны именно в таком близком решении была столь сильна, что о нем уведомили и все население — публикацией в газетах 23 декабря очередного сообщения «В Народном комиссариате внутренних дел».