Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

В машине, рядом с шофёром, Яшумов не видел летящей улицы, а потом и нескончаемых бликов Невы. Всё вспоминал улыбку Каменской. С поперечными складочками в углах губ. Похожую на предложение, взятое в скобки. Вспоминал её рельефные мощные ноги из-под короткого платьица…

Через полгода, уже зимой, он увидел её в вагоне метро. Было часов девять вечера. Прямо напротив него она сидела-покачивалась с другими задумчивыми пассажирами.

Тогда на голове её был не зимний стог, не шалаш, как сейчас, а красивая вязаная шапка со сверкающими мелкими стразами.

Он неуверенно кивнул ей. Но она сразу увела взгляд в сторону. К парню и девчонке возле нерабочей двери. Которые висели друг на дружке, толклись на месте. Точно танцевали в вагоне очень медленный танец.

Когда вагон влетел на станцию «Сенная площадь» и начал тормозить, она вдруг посмотрела на него и кивнула. Даже задержала на губах «здрасти». И пошла к двери.

Ему нужно было на следующей. Но, поколебавшись, ринулся за ней и в последний момент выскочил из вагона. Увернулся от схлопнувшихся половинок двери.

Людей из поезда вышло довольно много. Он вертелся и никак не находил её.

Увидел наконец сверкающую шапку, лохматую доху и крепкие ноги в мужских берцах.

– Постойте! Жанна! Жанна Фёдоровна!

Догнал. Пошагал с ней в ногу. Заглядывал в лицо. Себя не узнавая, говорил и говорил о чём-то. О чём? – вспомнить потом не смог.

Она шла, смотрела себе под ноги, улыбалась.

На эскалаторе всплыли в вестибюль и вышли из здания.

Спускались с лестницы на площадь. Она спросила, в какую ему сторону. Да мне вообще-то на следующей нужно было, ответил он, точно извиняясь.

Остановились.

– Тогда, может, ко мне зайдёте? Я тут рядом. Чаю попьём. А потом вызовем такси.

Яшумов колебался.

Женщина, внутренне смеясь, смотрела на кавалера. Созрел? Или ещё зелёный?

– Ну же, Глеб Владимирович! Я вас не съем.

И Яшумов… пошёл за Каменской. И в тот же вечер оказался в её постели.

Но странно – уверенная в себе женщина во время близости была безвольной, податливой. Он даже чувствовал её слёзы на своем лице. «Милый, милый», – только и шептала она ему в темноте.

Утром была прежней. Спокойной, надменной. Такой же спокойной была и забота её на кухне за завтраком. Он чувствовал себя напряжённо. Хотелось поскорее уйти… Однако вечером вновь был у неё. А ночью обнимал безвольное тело, опять ощущал на своём лице её слёзы.

«Странная женщина», – думал он, поматываясь в вагоне метро рано утром. – И не одна даже женщина, а как бы две. Одна высокомерная, независимая. Другая безвольная, податливая, плаксивая. Потом это больше всего раздражало его. Он терялся. Никак не мог объединить этих женщин. Чтобы была одна, понятная, родная. И по ночам от жалости ему сжимало душу. Хотелось плакать вместе с ней. Но днём всё менялось. Он чувствовал какой-то стыд. Не мог взглянуть на властное лицо. Он просто отворачивался.

4