Настройщик

Он не знал в точности, где находится, и старался не менять направления. Шел, иногда встречая одиноких прохожих, торопящихся по домам, мимо домов с темными кирпичными и белесыми стенами, покрытыми выцветшей краской, мимо мелких лужиц, наполненных скопившейся между булыжниками мостовой дождевой водой, в которых отражались отблески света и теней, мимо мансард под плачущими крышами и редких фонарей, покосившихся и мигающих, которые отбрасывали на дорогу огромные тени от оплетавшей их паутины. Он шел, и сумрак снова сгустился, а улицы сузились, и он сам еще больше съежился из-за холода и из-за того, что дома вокруг сделали то же самое.

Переулки вывели его на Оксфорд-стрит, и дорога стала светлой и знакомой. Он миновал Оксфордский концертный зал и повернул на Ньюмен, потом на Кливленд, потом на Хауленд-стрит, один квартал, второй, теперь направо, на улочку поменьше, настолько маленькую, что ее, к великому огорчению жителей, забыли отметить на последней карте Лондона.

Дом под номером 14 по Франклин-Мьюз был четвертым в ряду. Кирпичный дом, ничем не отличавшийся от дома мистера Лиллипенни, продавца цветов, который жил в доме номер 12, и обойщика мистера Беннет-Эдвардса, из 16-го номера. Оба дома имели общую стену и один кирпичный фасад. Входная дверь была поставлена низко. За железной калиткой начиналась короткая дорожка, которая вела к входной двери. Отсюда несколько железных ступенек спускались в подвал, где Эдгар разместил свою мастерскую. К ограде и подоконникам крепились цветочные горшки. В одних росли поблекшие хризантемы, продолжавшие цвести даже в осенние холода. Другие были пусты, наполовину заполненные землей, покрытой росой, блестевшей от света висящего у двери фонаря. «Наверное, Кэтрин специально оставила его гореть», — подумал он.

Дрейк возился у дверей с ключами, уже намеренно пытаясь оттянуть момент возвращения. Он обернулся и посмотрел на улицу. Было темно. Разговор в Военном министерстве казался далеким, как сон. Краткий миг Эдгар представил, что, может быть, все это действительно рассеется как сон, что нельзя говорить ничего Катерине, только не сейчас, когда он сам не уверен в реальности произошедшего с ним. Он ощутил, как его голова непроизвольно склонилась в очередном кивке. Кивок — вот все, что я принес с этой встречи.

Он открыл дверь. Жена ждала его в гостиной, читая газету при мягком свете одинокой лампы. В комнате было прохладно, и она накинула на плечи толстую узорчатую шаль из белой шерсти. Он осторожно закрыл дверь, остановился и, не говоря ни слова, повесил шляпу и сюртук на вешалку. «Нет надобности возвещать свой поздний приход фанфарами, — подумал он, — лучше я зайду потихоньку, может быть, мне удастся убедить ее, что я уже какое-то время нахожусь здесь». Хотя он знал, что не удастся, точно так же, как знал, что она уже не читает.

В углу гостиной Кэтрин продолжала листать газету. То были «Иллюстрированные лондонские новости». Позже она расскажет ему, что читала статью «Прием в «Метрополе»«, где описывалось звучание нового рояля, но не была указана ни его марка, ни уж тем более имя настройщика. Еще с минуту она молча продолжала перелистывать страницы. Кэтрин обладала безупречной выдержкой, зная, что это лучший способ обращения с задерживающимися допоздна мужьями. Многие из ее подруг считали иначе. «Ты слишком снисходительна к нему», — частенько говорили они ей, но она лишь пожимала плечами: «Если от него будет пахнуть джином или дешевыми духами, вот тогда я на него рассержусь. Эдгар приходит поздно, потому что слишком увлекся работой или потому что заблудился, идя домой от нового заказчика».

— Добрый вечер, Кэт, — проговорил он.

— Добрый вечер, Эдгар. Ты опоздал почти на два часа.

Далее следовал привычный ритуал — невинные извинения, дежурные объяснения: «Я все понимаю, дорогая, драгоценнейшая моя, прости меня, мне нужно было закончить со всеми струнами, чтобы я мог подстроить их завтра», или «Это был срочный заказ», или «Мне заплатили сверхурочные», или «Я немного заблудился, дом в районе Вестминстера, а я сел не в тот трамвай»; иногда он оправдывался: «Мне просто захотелось поиграть, это редчайшая модель «Эрарда» 1835 года, владелец — мистер Винченто, итальянский тенор», а порой сожалел: «Владелица — леди Невилл, у нее уникальный инструмент 1827 года, мне так хотелось бы, чтобы и ты была там и тоже поиграла на нем». Если он когда-то и лгал, он это делал не ради обмана, а чтобы найти такое объяснение, что это был срочный заказ, хотя на самом деле он остановился послушать уличных музыкантов; что он сел не на тот трамвай, хотя на самом деле он задержался допоздна, чтобы поиграть на рояле одного итальянского тенора.

— Я все понимаю, прости меня, пожалуйста, я действительно завозился у миссис Фаррелл, — на сей раз этого оказалось достаточно. Жена отложила газету «Новости», Дрейк пересек комнату, чтобы сесть рядом, но сердце его продолжало лихорадочно биться. Кэтрин заметила, что что-то не так. Он попытался поцеловать ее, но она отстранилась, стараясь скрыть улыбку.