Настройщик

Эдгара сразу же поразила ее красота, ее темные глаза, оттененные жирными линиями танакха. Она была стройна и выглядела лет на четырнадцать. Девушка стояла в центре пве-ваинг в ожидании. Эдгар увидел группу музыкантов, расположившихся с другой стороны площадки пве, сначала он их не заметил. Это был маленький ансамбль, состоящий из ударных, цимбал, трубы, какого-то бамбукового инструмента, который Эдгар не смог узнать, и струнного инструмента, такого же, как он видел в Рангуне. Он назывался саунг, как сказала ему Кхин Мио, у него было двенадцать струн, натянутых на деревянную основу, похожую на лодку. Они начали играть, вначале приглушенно, звуки плыли, напоминая тихое скольжение по воде, пока не вступил человек с бамбуковым инструментом.

— Боже мой, — прошептал Эдгар. — Какой звук.

— А-ах, — проговорил капитан Нэш-Бернэм, — мне стоило догадаться, что вы меломан.

— Нет, не так... то есть, простите, конечно, да, но я никогда не слышал такого звучания, такого плача. — И хотя сейчас звучали все инструменты, капитан точно знал, что имеет в виду настройщик:

— Он называется хне, это что-то вроде бирманского варианта гобоя.

— Эта мелодия похожа на погребальную песнь.

Девушка на сцене начала танцевать, вначале совершая медленные движения. Встав на колени, она изгибала корпус, наклоняясь из стороны в сторону и с каждым наклоном поднимая руки все выше, а затем постепенно начинала плавно покачивать ими. Или, лучше сказать, они сами стали плавно покачиваться, потому что в свете светильников казалось, что ее руки плывут отдельно от плеч, словно опровергая законы анатомии, согласно которым руки должны присоединяться к плечам в сложном сплетении костей и связок, мышц и сосудов. Просто ни один анатом никогда не видал а-йеин пве.

Музыка все еще звучала медленно, как бы текла, выплывая из темноты пве-ваинг на открытое пространство, накатываясь на танцующую девушку. Она танцевала почти полчаса, и только когда перестала, Эдгар вышел из состояния транса. Он повернулся к капитану, но не смог найти подходящих слов.

— Прелестно, мистер Дрейк, правда же?

— Я... У меня нет слов, ей-богу. Меня словно загипнотизировали .

— Так и есть. Вообще, танцоры не всегда бывают настолько хороши. По движениям локтевых суставов видно, что ее учили танцевать с самого юного возраста.

— Как?

— У нее очень подвижные суставы. Когда родители девочки решают, что она должна стать меймма йеин, танцовщицей, они вытягивают ей локтевые суставы специальными растяжками.

— Это ужасно.

— Вовсе нет, — проговорила сидевшая слева от него Кхин Мио. Она протянула вперед руку, в локте она изящно сгибалась назад, создавая линию, похожую на очертания саунга.

— Вы танцуете? — спросил Эдгар.

— Танцевала когда-то, в молодости, — рассмеялась Кхин Мио. — А теперь стираю одежду англичан, чтобы не потерять гибкость.

Место девушки на сцене занял арлекиноподобный персонаж.

— Это любьет, шут, — прошептал Нэш-Бернэм.

Толпа смотрела на разрисованного человека в одеждах, унизанных колокольчиками и цветами. Он что- то говорил возбужденным голосом, жестикулируя, издавал трубящие звуки, имитируя оркестр, танцевал, совершал прыжки через голову.

Кхин Мио посмеивалась, прикрывая рот рукой.

— О чем он говорит? — спросил у нее Эдгар.

— Он шутит по поводу заказчика пве. Не знаю, будет ли вам это понятно. Вы можете пояснить, капитан?

— Нет, я сам с трудом понимаю: он использует слишком много жаргонных словечек, так ведь, Кхин Мио? К тому же бирманский юмор... я провел здесь двенадцать лет, и все равно его суть от меня ускользает. Кхин Мио не хочет вам объяснять, вероятно, потому, что это довольно грубо, — при этих словах она отвела взгляд, и Эдгар увидел, как Кхин Мио коснулась рукой губ, пряча улыбку.

Они некоторое время смотрели на любьета, и Эдгар начал испытывать нетерпение. Многие также перестали следить за происходящим на сцене. Некоторые достали из корзин продукты и приступили к трапезе. Другие свернулись на циновках и даже заснули. Любьет время от времени заходил в толпу, выхватывая у людей сигары изо рта, утаскивая съестное. Один раз он подошел даже к Эдгару, потрепал его по волосам и что-то крикнул зрителям. Кхин Мио рассмеялась.

— А теперь что он сказал? — спросил Эдгар. В ответ на его вопрос Кхин Мио снова рассмеялась.

— О, мне слишком стыдно это повторять, мистер Дрейк, — ее глаза поблескивали в пляшущем свете глиняных светильников.

Любьет вернулся в центр сцены и продолжал болтать. Наконец Нэш-Бернэм повернулся к Кхин Мио:

— Ма Кхин Мио, может быть, стоит пойти поискать йоктхе пве?

Она кивнула и сказала что-то уже напившемуся хозяину, который, подпрыгивая и шатаясь, подошел, чтобы пожать руки англичанам.

— Он говорит, приходите завтра вечером, — сказала Кхин Мио.

Они покинули пве и отправились дальше бродить по улицам. Освещения никакого не было, и, если бы не луна, их окружала бы полная тьма.

— Он не сказал вам, где мы можем увидеть йоктхе пве? — спросил капитан.

— Он сказал, что одно сейчас происходит рядом с рынком, сегодня уже идет третья ночь. Там играют Уетхандайя Зат.

— Хммм, — одобрительно промычал капитан.