Наступает мезозой

И прежде, чем Эля – пардон, Эльвира Сергеевна – успела что-нибудь возразить, я проник в узкий пенал с окном в коленчатый переулок, не спросясь, не поздоровавшись даже, выдвинул стул из стыка приткнутых друг к другу канцелярских столов и уселся напротив Никиты, посапывающего, как всегда, в две дырочки.

Он мне кивнул, нисколько не удивившись. И я тоже – кивнул, с ненавистью обозревая его рыхлые щеки. Выглядел Никита по обыкновению сильно не выспавшимся.

– Ну нет сейчас денег, – объяснял он, меланхолично кивая после каждого слова. – Книга поступила в продажу, но оптовики расчеты задерживают. Они заплатят нам, мы – тебе. Придут деньги, конечно, сразу же выдадим. Ну – звони, телефон издательства у тебя есть…

А сидящий в таком же точно стыке Комар нервно сплетал и расплетал пальцы.

– Уже три месяца, – не слушая, бубнил он. – Ведь уже на целых три месяца мне задерживаете. Я вам работу сделал? Сделал. Претензий нет? Нет. Мне жить надо? Опять же – если брать у вас новый заказ…

– Ну не бери, – с тоской отвечал Никита. – Ну что, Костя, делать, если так получается? Ну – Кулаковой тогда отдадим твоего Джордана. Леночка Кулакова английский знает?

– Английский Леночка знает, у неё – с русским трудности…

– Ничего, редактора к ней пристегнем…

– Вы договоры свои выполняете?

– Мы свои договоры выполняем всегда, но, Костя, сейчас в издательстве денег нет.

– Вот, – обращаясь ко мне, пожаловался Комар. – Еще в мае сдал им шестьсот страниц Джордана. Ничего не получил, кроме аванса. Книга, между прочим, лежит на всех лотках…

Ответа от меня он, кажется, и не ждал, выкарабкался из-за стола, мешая себе непропорционально членистыми конечностями, – сгорбившись, волоча за ремень сумку, побрел к выходу из кабинета.

Никита сдержал зевок. Глаза, полные отвращения, обратились уже в мою сторону.

– Ну нет сейчас денег, – объяснил он, снова кивая после каждого слова. – Книга поступила в продажу, но оптовики расчеты задерживают. Они заплатят нам, мы – тебе. Придут деньги, конечно, сразу же выдадим. Ну – звони, телефон издательства у тебя есть…

Он, видимо, неотчетливо понимал, с кем разговаривает. «Зеленая лампа» у меня в голове совсем потускнела. Пальцы правой руки чуть подергивались, и кончик среднего тяжелел, будто наливаясь металлом.

– Вы договоры свои выполняете?

– Мы договоры выполняем всегда, но, Игорь, сейчас в издательстве денег нет…

По-моему, он просто-напросто засыпал. Блеклые, из одних ободков зрачки уплывали под веки.

Тогда я неторопливо вытащил из-под столешницы отяжелевшую руку, воткнул кривоватый, отросший уже, звериный коготь в ореховую полировку и без особых усилий провел им со скрежетом по диагонали.

Во все стороны брызнул вспоротый лак. Страшноватая белая борозда перечеркнула поверхность. Ободочки зрачков у Никиты вернулись в прежнее положение.

– Ну так бы и говорил, – произнес он нисколько не громче обычного. Поднял с телефона трубку, ткнул толстым коротким пальцем в какую-то клавишу. – Эля, выпиши, пожалуйста, гонорар, товарищу переводчику. Да-да, согласно исполнения договора… – Послушал, что ему говорят, вздев брови, вероятно, чтобы не слипались глаза. – Ну вот, завтра можешь получить свои деньги. Сразу бы объяснил мне по-человечески…

– Я и объяснил.

– А стол у меня зачем было портить?

Чувствовалось, что он опять засыпает. Замигал лихорадочный огонек на сером многокнопочном аппарате. Никита послушал трубку, которую так и не положил, и вдруг я впервые узрел на оплывшем лице его нечто вроде недоумения. У него даже глаза округлились. Ободочки расширились и потемнели, как у зрячего человека.

Он оторвал трубку от уха. Сглотнул так, что горло втянулось, а мягкие щеки, наоборот, выперли. Напряженно подумал о чем-то, а потом сглотнул ещё раз.

И наконец протянул трубку вперед.

– Это – тебя, – несколько удивленно сказал он.

– Ты только не нервничай, – быстро предупредил Валерик. – Не нервничай, просто сиди и смотри, твой номер шестнадцатый. Скорее всего, ничего не будет. Они потолкуют между собой и потом разойдутся. Сейчас не прежние времена. Разборки никому не нужны…

Он говорил слишком много. Так безудержно и торопливо говорит человек, если смертельно боится. Молоток, сидящий рядом с местом водителя, шевельнулся и малость наклонил продолговатую голову:

– Кончай базар!

– А что? – страстно спросил Валерик.

– Засохни! – сказал Молоток.

Валерик увял. А Молоток, все так же с бычьей напряженностью вглядываясь сквозь затененное ветровое стекло, взялся за боковую дверцу – нажал там что-то, потянул вверх, словно собираясь снимать с петель, и в итоге чуть-чуть приоткрыл, наверное, совершенно незаметно для постороннего. Дверца даже не щелкнула. Вероятно, была заранее подготовлена. А потом, опять-таки не сводя глаз с переднего отрезка дороги, вытащил откуда-то из-под ног автомат с очень коротким дулом и беззвучно, будто на вату, положил его к себе на колени.