Наступает ударная

Среднего роста, плечистый, крепкий, генерал Симоняк одевался по–кавалерийски: носил синюю венгерку, отделанную серым мехом. Папаху сдвигал немного набок, что придавало ему этакий молодцеватый вид. Говорил генерал мало и кратко.

В первый день, даже не познакомившись со штабом, он отправился в войска.

У нового командарма оказалось много таких особенностей и привычек, которые нельзя было не учитывать прп работе с ним. Николай Павлович Симоняк любил, например, «чувствовать пульс боя», как он выражался. Он требовал, чтобы наблюдательный пункт для него оборудовали близко от передпего края — на уровне позиций 82–миллиметровых минометов. Это вызывало порой большие трудности: далеко не всегда в нужном районе оказывалась высота, с которой просматривался бы значительный участок местности.

Было принято, чтобы на НП вместе с командармом находился начальник оперативного отдела. Но Симоняк изменил этот порядок.

— Для вас, Семенов, достаточно работы в штабе, — сказал он. — А мне хватит хорошего офицера–оператора.

Генерал Букштынович попытался вежливо возразить командарму, но бесполезно.

Я выделил в группу командарма на наблюдательный пункт одного из опытнейших наших офицеров — подполковника Бориса Васильевича Вишнякова. Он начал войну на границе, дважды пробивался из окружения, прошел большую практическую школу и в обороне и в наступлении. Кроме того, Борис Васильевич отличался завидной уравновешенностью, вдумчивостью. Он сразу пришелся по душе новому командарму, и у них не возникало никаких трений.

У Симоняка наблюдалось ярко выраженное стремление чаще бывать в частях, непосредственно на передовой. Он был человеком конкретных дел, любил руководить сам, без посредства различных инстанций. Часто выезжая в боевые порядки дивизий, он давал указапия на местах.

Новый командарм пе требовал комфорта: мог спать на досках и на соломе. Ел из общего котла, не брал в рот хмельного.

Ежедневно общаться, разговаривать с солдатами было его потребностью. Почти каждый вечер, поставив очередные задачи войскам, Симоняк уезжал в какое‑нибудь подразделение. Иногда это была артиллерийская батарея, иногда — рота, располагавшаяся на отдых где‑либо в сарае. Генерал попросту присаживался к огоньку и как–то сразу сливался с солдатской массой — люди не чувствовали стеснения в его присутствии. Завязывался непринужденный разговор о солдатских нуждах, о приемах ведения боя, о международных вопросах, о поведении наших бойцов на вражеской земле — словом, обо всем понемногу. Было такое впечатление, что Симоняк в подобных беседах проверяет себя, свои действия, черпает духовные силы. Ну и, разумеется, настроение солдат он знал превосходно.

Когда готовилась к печати рукопись этой книги, ее прочитал по заданию редакции участник Великой Отечественной войны полковник Б. А. Борисов. В своем отзыве он привел эпизод, ярко характеризующий генерала Симоняка. На мой взгляд, эпизод этот настолько типичен, что я решил полностью воспроизвести его здесь.

Вот что пишет товарищ Борисов:

Дело было на Ленинградском фронте накануне боев за прорыв блокады, значит, где‑то в первых числах января 1943 года. Генерал Говоров проверял подготовку 136–й дивизии, которой командовал Симоняк (30–м гвардейским стрелковым корпусом он командовал год спустя, при снятии блокады Ленинграда). Видя необычно быстрый бросок, командующий фронтом было усомнился: не на середине ли реки пролегли исходные позиции? Симоняк приказал повторить атаку. Второй раз солдаты еще быстрее перемахнули через реку. Генерал похвалил маневр, на что Симоняк ответил, что, мол, если солдаты дойдут до седьмого пота, любая задача им по плечу.

— Почему именно до седьмого? — спросил командующий. — Чем хуже восьмой?

— Нет, седьмой на пределе человеческих сил. Большего солдаты вынести не могут, как их ни заставляй и ни уговаривай.

— Как оке вы определяете, что солдат до седьмого дошел?

Симоняк чуть помедлил:

— Словами не объясню, не умею, а вот на лицо солдата взгляну и сразу скажу: дошел или не дошел солдат до седьмого пота…