Наступление

Первое впечатление — это растерянность. Многие люди потом хоть убей не могут вспомнить момент взрыва, даже если в это время смотрели прямо на него. Ты стоишь… и вдруг ты лежишь, и не понимаешь, что произошло вообще, и что произошло конкретно с тобой. Момент взрыва стирается из памяти, ты не помнишь как ты оказался на земле, вот только что ты стоя, хоп — и ты лежишь. И хорошо — если живой.

Минно-взрывные травмы очень коварны, человек может умереть, даже если его не изрешетило болтами и гайками. Причины две: первая это контузия, вторая — это минно-взрывная травма легких и удушье. Опасное это дело — попасть под взрыв десяти килограммов тротила.

Подполковник Басецкий тоже не помнил момента взрыва, вот он открывает дверцу машины, потом как бы стоп-кадр, раз — и он вдруг шатаясь, бежит туда, где ничего не видно, где над дорогой повисло грязно-бурое облако

Рвануло здорово…

По секретному предписанию КГБ СССР, советское посольство в Афганистане уже вовсю готовили к функционированию в экстремальных условиях, то есть после вывода советских войск с территории ДРА, предусматривалась даже возможность функционирования посольства в условиях уличных боев в Кабуле в режиме «Укрытие» — то есть когда будет сорвана или по каким-то причинам невозможна экстренная эвакуация советского дипломатического персонала. Совпосольство в Кабуле и так было хорошо защищено толстым и высоким забором, там были две скважины, одна из них доставала воду с пятисотметровой глубины — сейчас туда завезли запас оружия, вкопали цистерну, наполнили ее солярой, укрепили ворота. Если раньше охрана на воротах стояла почти что открыто — то теперь охранник стоял в специальной будке с бронестеклом, а ворота выдержали бы таран автомобиля марки Урал. Усерган не добежал до ворот метров пятнадцать, но не больше — но и тут десять килограммов тротила есть десять килограммов тротила.

Усергана разорвало на клочки — от него не осталось ничего, даже чтобы в могилу положить. На миллисекунду дольше жил незадачливый сорбоз — его тоже разорвало. Руку его, верней не руку, а часть кисти — нашли потом на территории посольства. Взрывом размазало об бок БТР второго солдата и хазарейского авторитета, который некстати остановился поболтать с соплеменниками.

Забор устоял — на совесть был сделан, был рассчитан на возможный штурм посольского комплекса. Устояли и ворота.

Охранник, почувствовав опасность толкнул генерала Доста и накрыл его собой — у афганцев не принято в первую очередь спасать детей, детская жизнь почти ничего не стоит, и если ты к примеру сбил ребенка — то за это не предусмотрена даже уголовная ответственность, заплатил семье выкуп и все. Советские долго не могли понять этого… впрочем, советские так и не поняли Афганистан так и не увидели его до самого ухода. Тем не менее — Рохан поступил не так, как должен был поступить. Жизнь женщины в Афганистане тоже ничего не значит по сравнению с жизнью мужчины и воина — но рядом с Роханом было человеческое существо, которое он любил по-настоящему, это была первая девочка, которая к нему так хорошо относилась, которая помогала ему — и это была первая любовь, такая, какая может быть только у детей. Поэтому — Рохан, когда началось — понял, что дело плохо и успел толкнуть Наташу на тротуар и закрыл ее собой, подарив ей еще немного жизни.

Потом на них обрушилась перевернутая вверх колесами взрывом Волга…

Из своей будки шатаясь, вышел очумевший прапорщик КГБ, стоявший на воротах — бронестекло и бронированная будка сохранили все же ему жизнь, хотя он был тяжело контужен. Шатаясь, он пошел к месту взрыва — и тут увидел, что в пыли, там, где только что произошел взрыв — кто-то есть.

Прапор передернул затвор — он соображал плохо, в голове шумело, из ушей текла кровь, и выглядел он так, что хоть картину рисуй — выжившие после Апокалипсиса.

Видно не было ничего — почти ничего. Едкий запах взрывчатки лез в нос, в глаза, дышать было совсем нечем…

— Стой!

Человек не обратил на него внимания

— Стой, стрелять буду! Стой!

Человек начал что-то делать… не было ничего видно, все как в тумане. В отвратительном, душащем тумане….

Голова у прапорщика закружилась, и он потерял сознание.

Где? Где?!!!

— Наташа! Наташа!!!

Подполковник схватил гарь ртом, носом, дышать было нечем, его выворачивало наизнанку. Но он все же искал… искал в этом облаке, от гари слезились глаза — но он все равно искал, шаря руками как слепой.

— Викторыч!

Отстаньте!

Его рук на что-то наткнулись… какое-то большое, рваное, с режущими руки краями железо. Он схватил за него и потянул… оно не поддавалось, а он все тянул и тянул. Потому что — знал.

— Викторыч. Ты…

Потом ему сказали, что он перевернул вставшую на крышу Волгу.

Один.

Ехать было некуда. Дорога только одна — в сторону Министерства обороны, там — тупик. Обратный путь перекрыт бронетранспортером, солдатами и взрывом…