Наступление

Сюда он приехал три с лишним месяца назад и успел сделать немало. Он видел лагеря беженцев — в голом плоскогорье, костры, армейские палатки с каменными оградами до половины высоты человеческого роста, грязь, мешки из-под гуманитарки. Он ходил по пешаварскому рынку в поисках оружия, какое могут использовать Советы, и о котором неизвестно на Западе — АКС-47У был уже не новостью, а вот его же вариант с глушителем и подствольным гранатометом ему удалось купить за две с половиной тысячи долларов и отправить в редакцию. Он бывал в лагерях — самых разных лагерях, и где готовят пушечное мясо, и где готовят настоящих профессионалов — в одном из них он нашел Кена, старину Кена Гринли, Дельта-Зеленый, который готовил духовский спецназ, обучая его пользоваться американским бесшумным оружием. Наконец — сейчас он впервые шел в рейд вместе с одной из наиболее подготовленных групп моджахедов — охотиться на советские вертолеты. Он не собирались далеко уходить от границы — на случай чего, но рок-н-ролл можно было устроить и здесь.

Пока же он щелкал горы на фотоаппарат и наговаривал свои впечатления на диктофон. Зазаю это не нравилось — и когда они достаточно удалились от границы — он не выдержал.

— Мистер — сказал он — на вашем месте я бы помолчал

— В чем дело? — не понял Лэдд

— В том, что вы говорите на своем языке. И говорите достаточно громко. Если шурави это услышат — несдобровать.

— Шурави? Я не вижу никаких шурави.

— Если вы их не видите, мистер — это не значит, что их здесь нет. Они могут пропустить, если охотятся на что-то другое — но, услышав ваш язык, они обязательно нападут. Им обещали звезду Героя за живого американца.

— Вот как? Откуда вы это знаете?

— Год назад я воевал вместе с ними.

Это было новостью — Лэдд этого не знал, ему никто не озаботился об этом сказать. Все дело было в том, что если в Америке любят поболтать и говорят что нужно и что ненужно — здесь каждое слово надо вытягивать клещами. Сказанное слово — твой господин, не сказанное — твой раб. Восточная мудрая поговорка.

— Тогда скажите мне, почему вы перешли на сторону борцов за свободу.

Алан Лэдд ждал ответа шутливого, выражающего нежелание говорить правду, или напыщенно — официального — но командир моджахедов пожал плечами и просто сказал

— Иншалла…

Бандиты — они пришли не из Пакистана, а из соседней провинции, потому что оттуда они были родом и там творить то, что они творили, было нельзя — расположились в здании местной школы. Местная школа представляла собой просто большое помещение, слепленное из глиняных кирпичей, в котором было две большие комнаты, и какая-какая мебель — но бандитам этого было вполне достаточно. Первым делом, обосновавшись в классе, где всю мебель сдвинули в сторону, амер по имени Али Мурад приказал привести учительницу. Она не сбежала.

Двое пехлеванов втащили в помещение класса молодую девчонку, возмутительно одетую в красную кофту и без чадры. Глаза ее сверкали как уголья, она отбивалась.

— Отпустите ее! — приказал амер

Бандиты выполнили приказание, правда, один из них напоследок ударил девушку изо всей силы между лопаток прикладом. Она рухнула на грязный, испачканный сапогами пол, бандиты одобрительно заржали.

— Как тебя зовут, женщина? — начал привычный ритуал «указания неполноценному существу на его место» Али Мурад.

Женщина не ответила, зато нелестно высказалась о его матери. Это требовало наказания.

— Приведите бачу! — потребовал Али Мурад.

Привели бачу — маленького пацана. Лет семи. Черноглазого и испуганного до смерти, который не понимал, что происходит.

— Кто ты такой? — спросил его амер.

— Меня зовут Али, эфенди — ответил бача

— Эфенди — это хорошо…. — довольно сказал амер — ты вежливый. Это хорошо. Скажи, Али, ты ходил в эту школу?

— Да, эфенди.

— А чему вас тут учили, Али?

— Нас учили говорить на нашем языке… Амина учила нас писать, читать, считать…

— Это хорошо, Али. А ты празднуешь семнадцатое апреля?

— Да, эфенди, ведь это день Саурской революции

Учительница попыталась что-то сказать, но ее снова ударили…

Трое бандитов, сторожко поводя автоматами, зашли во двор, дом, по их прикидкам был богатый — если такой дувал, который не перепрыгнешь. Двор был пуст, только спиной к ним сидел человек в афганской одежде, он сидел за небольшим столико в тени у чинары и спокойно пил чай, как будто ничего не случилось. Человек этот видимо был стар, потому что волосы у него были седые, и те части бороды, которые были видны — тоже были седые.

Один из бандитов неуверенно сделал шаг вперед. В каждом афганце воспитано уважение к старшим и они, двадцатилетние, дети таких же отцов не могли просто так взять и ограбить этого старика. Но они могли попросить на джихад, в конце концов, каждый порядочный афганец должен платить налог на джихад, на освобождение своей родины от шурави. Если он заплатит налог — они уйдут отсюда и больше ничего не тронут, если же нет… Они ничего не будут грабить, они просто возьмут налог.

— Ас салам алейкум, падар[283].