Наступление

— Так, считай, как приехал — и дотемна. Наконец выходят из школы. Они впереди, я за ними. И куда я только не прятался! Прошли они так вместе, а потом он на станцию подался. «Ну на этот раз, — думаю, — пусть себе идет. Теперь-то не убежит от меня». Застал его на станции в зале ожидания. Ну, поговорили о том, о сем. Смотрю я на него, а он сам не свой.

— Ты лишнего чего не сказал?

— Что же я, совсем рехнулся? Погоди-ка, пока не забыл, Данчо, скажи Райко и Гешо, чтобы они не измывались надо мной. Райко в корчме перед толпой народа горланил, чтобы я убирался к себе в село, а не то, мол, под конвоем отправят. Люди смеются надо мной, что же будет с моим авторитетом?.. Я знаю, в чем дело, знаю, где собака зарыта. Их берет зло, что этот цыган в капитанской форме разыграл их, а я его застукал на три дня раньше, чем они, вот в чем все дело!

— С ними мы в два счета разделаемся. Рассказывай, что было потом, — напомнил ему о деле Данчо.

— Ах да, назад мы ехали уже вместе, я обманул его, сказал, что был по делу в Сини-Вире, специально стал жаловаться на то да на се, авось, думаю, клюнет, а он, сукин сын, осторожничает, только в усы себе посмеивается. В селе он пошел к Калычу, а я в канцелярию. Он вышел, и я за ним, но теперь подальше от него держусь. Потом он зашел ненадолго к Йончоолу, затем на бойню Чолаку явился, а за ним Митьо Ганин. После все вместе пошли к Митьо. Туда пришли еще трое сомнительных. Мне показалось, что один из них был Петр Шишманя. А что слышно о его брате Ристо? Если попадется он тебе, дай мне знать, я с него живого кожу сдеру и очную ставку устрою с другими двумя гадами.

— А потом? — спросил, зло усмехаясь, Данев.

— Хотел узнать, кто были и другие, да прицепились чертовы собаки. А нелегальное собрание закончилось в половине первого. Расходились по одному, как волки. Вернулся я к себе домой мокрый как курица, весь до нитки промок. Ну-ка скажи теперь, что я не молодец! — самодовольно ударил себя в грудь Матейчо.

— Молодец, только гляди в оба. Никому ни слова, что я тебе давал какое-то задание, понял? — предупредил его Данев.

— Данчо, разве ж ты меня не знаешь?

— И смотри, чтобы они не заметили, что ты следишь за ними, а то потом хлопот не оберемся.

— Да как они заметят-то, я ведь тоже не вчера на свет родился…

— Матей, — сделал ему рукой знак Данев, — ты очень самонадеян и наивен, а в нашем деле это опасно. Я знаю, ты готов, если я тебе скажу, обрить кого-нибудь и голову ему отрезать.

— А что ж в этом плохого? Если бы все были такие, как я… — сказал он обиженно.

— А то, что, если влипнешь в какую-нибудь историю, выпутываться трудно будет.

— С тобой мне сам черт не страшен. Какое новое задание дашь теперь?

— Занимайся своим делом, а будет необходимость, я тебя разыщу. — И Данев поспешил выпроводить Матейчо, усердие которого не внушало ему доверия.

* * *

Приближалась полночь. Дождь перестал. Банкову надоело ждать. Он закрыл книгу и нехотя поднялся из-за стола. Протер отяжелевшие веки и тихо, на цыпочках, подошел к окну и открыл его. От холодной сырости по телу пробежала дрожь. Он прислушался. По булыжной мостовой узкой наклонной улочки раздавались глухие шаги. Городские часы пробили двенадцать. На соседней улице зацокали копыта, донесся звон колокольчиков фаэтона. Затем все стихло, поглощенное мраком. Банков непроизвольно вздрогнул, его охватило чувство одиночества и подавленности. «Насколько однообразна, отупляюще утомительна эта провинциальная тишина, — подумал он. — И так каждый день и каждую ночь у этих несчастных людей!»

Мокрая полусгнившая калитка сонно скрипнула.

— Ну вот, наконец-то закончили! — облегченно вздохнул Банков, и отошел от окна. Снова сел за стол и стал читать. Цветков вошел в коридор, начал, пыхтя, раздеваться, наткнулся на какой-то стул, открыл дверь, вошел, зажмурился от света лампы и устало сел около стола.

— Извини, Банков, и эту ночь прозаседали.

— А ведь хотели за полтора часа закончить.

— Хотели, да разве болтливого остановишь?

— Знаешь, как говорят старые люди: разговорами сыт не будешь.

— Ты устал меня ждать. Почему не лег спать?

— Не хотелось, да и времени нет. В половине третьего скорый идет — поеду. А если лягу, то до утра не проснусь.

— Почему так торопишься? — спросил Цветков.

— А что здесь делать? Теперь мне ясно, что у вас мути в голове не меньше, чем у наших.

Цветков улыбнулся и пригладил свои седеющие волосы. Банков продолжал:

— Если помнишь, когда летом я на один день заехал к тебе, то поделился с тобой своими опасениями…

— Ну?

— Вроде бы они сбываются.

Цветков небрежно махнул рукой и отвернулся.

— Я оптимист и твердо уверен, что многие мелкие недоразумения будут изжиты, только бы скорее кончилась война.

— Жалко! — грустно улыбнулся Банков.

— Чего? — спросил Цветков.