Наступление продолжается

— Один набалдашник чего стоит: лев! Пасть-то — во!

Так с тростью в руках и вошел Федьков в комнату вслед за старшим лейтенантом и, только заметив его неодобрительный взгляд, поставил палку в угол.

Приказчик уже не юлил возле: Федьков выразительно и не без энергичных слов послал его спать в летнюю кухню — отдельный домик, стоявший на дворе, и тот отправился туда, унося в охапке сразу две перины.

Глава 5 НОЧЬ, В КОТОРУЮ НЕ СПАЛОСЬ

Поправив фитиль лампы, начинавшей коптить, Гурьев взглянул на часы: начало первого.

— Ну, пожалуй, и отдохнуть можно.

Но спать не хотелось. До сна ли? Столько происшествий за этот вечер! Таких странных… Не стоит, пожалуй, возвращаться на ночлег в дом Илие: здесь они никого не стеснят. Опанасенко, подменившись с Федьковым, лошадей приведет сюда — он уже отдал распоряжение об этом. Он попросил Матея остаться с ними до утра — на всякий случай, если потребуется толмач. Матей охотно согласился.

— Что за человек хозяин этого дома? — спросил Гурьев.

Матей наморщил лоб, подбирая подходящее русское слово. Наконец нашел:

— Жулик!

— Чувствуется. А что вы еще о нем знаете?

С усилием выискивая нужные слова, Матей стал рассказывать о приказчике то, что ему было известно от отца и односельчан.

Когда-то Петреску имел собственную лавочку в ближнем городке — в том самом, который днем проезжал Гурьев. Незадолго до войны Петреску вернулся в родное село, ликвидировав свою коммерцию: не выдержал борьбы с конкурентами. В Мэркулешти в то время уже существовала кооперативная лавка. Главным заправилой в кооперативе был старый, недавно умерший отец Петреску, один из сельских богатеев — при его помощи Петреску и стал приказчиком.

Дом, в котором помещается лавка, принадлежит приказчику, но заарендован кооперативом. Петреску получает арендную плату и жалованье. И не только это составляет его доход. Все знают: немало прилипает к его рукам.

— Что же вы терпите таких кооператоров? Гнать их в шею! — не смог остаться равнодушным Гурьев.

Матей растопырил пальцы, порывисто собрал их в кулак:

— Кооператив — Петреску — так! — И пояснил: приказчик и богатеи в кооперативе — заодно. А против них, кроме старого Илие, кто голос поднимет? Да и что Илие один сделает?

— А если ему все помогут?

На это Матей только пожал плечами.

Гурьев помолчал, расстегнул ворот гимнастерки.

— Укладывайтесь-ка, Матей, вот здесь на диванчике. Держите подушку!

Убавив огонь в лампе, Гурьев, не раздеваясь, сняв только сапоги, улегся на широченной хозяйской кровати, на которой осталась еще одна перина.

Глядя на бледный, неподвижный язычок огня за ламповым стеклом, он старался отгадать: где же сейчас «майор» и его спутники? Кто из них свалился с повозки и скрылся во тьме? Не вернется ли кто-нибудь из них в село? Побоятся… Да и зачем им? Но все же надо быть настороже.

Точила душу досада: промедлил, проосторожничал, а враги ускользнули. Может быть, еще немало наделают пакостей, прежде чем кому-нибудь удастся их поймать. Удастся. А вот ему не удалось. «Шляпа ты!» — выругал он себя и в сердцах повернулся лицом к стене.

Закрыл глаза — ив памяти побежали, обгоняя одна другую, картины сегодняшнего дня: сверкающий Прут; пыльная дорога; овеваемые путевым ветром, запыленные, почерневшие от солнца лица попутчиков; молодые глаза и седые усы старого Илие; прощупывающий взгляд фальшивого майора… И, заслоняя все эти картины, снова представилась взору тенистая, в солнечных брызгах, аллея госпитального парка, в которой еще недавно мечтал он встретиться с Леной…

Мысли о Лене не давали заснуть. Всплыла в памяти давняя зимняя ночь, неуютная койка заезжего дома, на которой он тогда проворочался до утра. Он и Лена, давно подружившиеся, вместе окончившие один институт, учительствовали тогда в разных селах и встречались редко, только во время районных совещаний. В тот раз он решил окончательно объясниться с ней…

Не спится. «Покурить, что ли?» Поднялся, вынул портсигар. Щелкнула открывшаяся крышка. Матей, лежавший на диванчике лицом к стене, обернулся.

— Закурим? — предложил Гурьев.

— О, да! — Матей поднялся, неторопливо взял предложенную папиросу.

Оба прикурили от лампы.

— Что-то сон не идет! — Гурьев выпустил изо рта тонкое колечко дыма.

— Да… — осторожно стряхнул пепел Матей. — Сегодня Мэркулешти — есте война! Без бомба. — Он признался: в селе надеялся забыть о войне, обрести покой. Но где он? И здесь все напряжено, все ждут больших перемен…

— Скажите, — осторожно спросил Гурьев, — вы совсем решили остаться здесь?

— Да… — не сразу ответил Матей.

— А на завод не тянет обратно? Вы же столько лет там проработали…

— Работа… А дом? Дом — нет! Семья — нет… — в глазах Матея блеснули слезы. Глубоко затянулся, с силой выдохнул дым:

— Дракул американ! Вот так, — он показал глазами на тающую в воздухе струю папиросного дыма, — вот так: дом, жена, сын, жизнь… в такой дым.

— А завод, товарищи по работе?

Матей ничего не ответил.

«Растравил человеку недавнюю рану!» — попрекнул себя Гурьев.

Подошел и сел рядом: