Наступление продолжается

Еще тогда, когда неизвестный русский офицер только что пришел в первый раз, Марчел незаметно выскользнул из дому и спрятался за сараем, прислушиваясь к каждому звуку. После ухода офицера хотел вернуться в дом, но так и не отважился на это. А когда услышал, что шеф и его подручные, испугавшись чего-то, помчались со двора, Марчел в страхе побежал и спрятался на ближнем кукурузном поле. Позже, отдышавшись, пробрался обратно к дому. Но, испуганный окриком часового, шарахнулся: в доме отца — русские! Задыхаясь от страха, торопливо шел полями все дальше и дальше от села, вздрагивая от шороха листьев, всколыхнутых ночным ветерком, от трепета взлетавших ночных птиц, даже от звука собственных шагов. Чудилось: гонятся. Запинался в темноте о комья земли, натыкался на жесткие кукурузные стебли, трава цеплялась за башмаки, казалось, сама земля хватает за ноги. Брел через сырую от росы густую пшеницу. Стебли хлестали по коленям, колосья кололи руки. Наконец остановился. Впереди черной стеной стоял лес. Куда идти? Ведь если люди узнают, кто он такой, сразу схватят. Возможно, его уже ищут, идут следом? Боязливо оглянулся. Сзади, там, где оставалось село, чуть видный в густой тьме, желтел тусклой точкой одинокий огонек. Обычно такой огонек радует человека темной ночью. Но Марчела Петреску этот свет пугал. Уж лучше бы в Мэркулешти все спали! А что, если там, где горит этот огонь, ждут, когда вернутся посланные поймать его? А те уже напали на его след… Испуганно оглянулся еще раз, шагнул к черному лесу и в нерешительности остановился. И свет и тьма одинаково страшили его, как страшны были ему в этот час и люди и безлюдье.

Глава 6 СОЛНЦЕ ВСХОДИТ

Светало. Федьков, сменивший Опанасенко, сидел на ступенях крыльца, положив на колени карабин. Он посматривал на пустой двор и размышлял: сколько от Одессы досюда? Далеко? А сколько еще придется идти? Наверняка через всю Европу. Пожалуй, на долю Федькова еще хватит боевого дела. Вот нагонят они не сегодня-завтра полк и пойдут с ним освобождать прочие страны… Проехать бы по какому-нибудь французскому городу с таким форсом, как он весной въезжал в первый румынский городок! Да написать в письме: «Привет из освобожденного Парижа!» Только не ей адресовать письмо… «Тряпка ты! — выругал себя. — Никак из сердца не вышибешь!..» — со злостью сплюнул.

Медленно розовело небо. Где-то за горами уже, наверное, взошло солнце.

Лежавший на повозке под шинелью Опанасенко проснулся еще до того, как рассвело: потянуло холодком, и этот холодок, словно гладивший щеки прохладной рукой, прогнал сон. По многолетней крестьянской привычке Трофим Сидорович всегда подымался рано. Вот и сейчас он уже не смог бы вновь уснуть. Но вылезать из-под шинели не хотелось.