Наступление продолжается

Промокшие, наголодавшиеся солдаты радовались домашнему теплу, тому, что можно наконец закурить — огонь раздобыли кресалом, которое дала Лукерья Карповна. Молча тянули самокрутки. Прягин, усевшись на скамье у окна, изучающим взглядом обшаривал внутренность хаты, украдкой посматривал за окно, словно хотел убедиться, что здесь действительно безопасно. Временами его взгляд задерживался на Саше и делался жалостливо-озабоченным. Может быть, и в самом деле Прягина более других тревожила судьба мальчика?

Галиев не сел, как все, на скамью. Он опустился на пол близ порога, устало привалившись спиной к стене и вытянув вперед больную ногу — так, наверное, ему казалось легче. Было заметно, что рана в бедре все сильнее мучает его: в глазах — едва сдерживаемая боль, смуглый лоб под сдвинутой назад пилоткой покрыт испариной. Но Галиев молча тянул самокрутку, только временами страдальчески кривились его губы. Дорофеев догадывался, каково Галиеву, и тревожился о нем все больше.

Пока варилась картошка, Дорофеев расспрашивал Лукерью Карповну, что за местность по пути на восток. И не слыхала ли она, где сейчас фронт.

Фронт, наверное, в той стороне, где еще недавно слышалась за лесом пальба. Лукерья Карповна сказала: лучше идти от фермы тропкой, которую она покажет, до двух больших елей, а потом взять лесом правее, до болота, которое надо переходить осторожнее. А за болотом снова будет лес, этим лесом на восток можно идти далеко.

— Болотом и пойдем! — выслушав Лукерью Карповну, решил Дорофеев. — На болоте немец сидеть не станет, проберемся.

— Проберешься? — загорячился Прягин, надеявшийся, видимо, на иное решение. — Если не о себе, так о другом подумай.

— Это о тебе, что ли? — прищурился Дорофеев.

— Обо мне — что? А вот он… — Прягин показал на Галиева. — Тащишь человека, а он совсем идти не может.

— А що с ним? — спросила Лукерья Карповна. — Хворый чи раненый?

— Раненый, — пояснил Дорофеев.

— Ой, лышенько! — Лукерья Карповна подошла к Галиеву. — То-то, я бачу, ослаб ты зовсим. Да куда ж тебе?

Галиев молча показал себе на бедро.

— Зараз рушник достану! — забеспокоилась Лукерья Карповна. — Забинтувати треба!

— Перевязано уже, — остановил ее Галиев, — и так дойду.

— Да как же ты пийдешь? Ой, бедняга! Я ж бачу: мабудь, и встать ще не сможешь.

— И в самом деле, как он пойдет? — снова подал голос Прягин. — И вообще… Нельзя так авантюристически! Идти с тяжелораненым, тащить с собой ребенка! Их погубим и сами погибнем. А ведь у нас… — Прягин показал себе на грудь, где оттопыривалась шинель. Дорофеев взглядом остановил его. Прягин понял: хотя и можно хозяйке довериться, но незачем ей без нужды про знамя знать.

— Все-таки надо обсудить! — не успокоился Прягин.

— Обсуждали уж… — прервал Дорофеев. Озабоченно глянул на хмуро сосущего цигарку Галиева, спросил: — Или и в самом деле идти не сможешь?

— Смогу! — глухо ответил Галиев. — К своим надо.

— Та як же, куда вы такий недужный пийдете? — вмешалась Лукерья Карповна. — Оставайтесь, усих сховаю. А то ж и у самом деле загинете от германца. Та и хлопчика сгубите.

— Вот парня, это верно, оставить надо б, — Дорофеев показал на Сашу.

— Не останусь я! Ни за что!

— А ты, юный пионер, понимаешь, что есть дисциплина? — строго спросил Дорофеев. — Не понимаешь? А еще говоришь, что будешь хорошим бойцом. Какой же боец без дисциплины?

— Я дисциплинированный… Но я хочу с вами… — растерянно зашептал Саша. На глазах его выступили слезы. Дорофеев сдержанно улыбнулся:

— Разве бойцы плачут?

Саша поспешно смахнул слезы.

Картошка сварилась. Торопливо таскали из чугуна пышущие жаром клубни, очищали, макали, в насыпанную на щербатый стол серую крупную соль. Ели обжигаясь, жадно — у каждого давно живот подвело.

Поев, стали немедля собираться. Свой карабин Дорофеев попросил Лукерью Карповну спрятать в надежном месте. Два патрона, которые еще оставались в карабине, отдал Галиеву. Теперь солдаты были вооружены так: у Дорофеева — вартаняновский автомат и полмагазина патронов, у Галиева — карабин с одной обоймой и еще двумя патронами в запасе. Прягин был оснащен лучше всех: непочатый диск в автомате и два таких же на поясе.

Дорофеев таил надежду, что Прягин поделится с ним патронами. Но просить не хотел.

Насовали горячей картошки по пазухам и карманам, запаслись солью. Нашлись у Лукерьи Карповны еще две лепешки — дала. Их, разломив, поделили на троих солдат поровну.

— Ну, Саша, — не без грусти сказал Дорофеев, когда недолгие сборы, были закончены и все вышли из дому. — Теперь вот тебе командир! — он показал на Лукерью Карповну. — Слушайся ее, как меня.

Расстроенный Саша молчал. Губы его дрожали. Изо всех сил он старался не заплакать.

Саша и Лукерья Карповна вышли проводить. На краю фермы, у опушки, она показала тропу.

Попрощавшись с вконец расстроенным Сашей и с Лукерьей Карповной, Дорофеев поблагодарил ее за все. И еще раз попросил:

— Мальца побереги. Если фрицы заявятся, спрячь. А дождетесь наших — отправь, куда полагается.

Лукерья Карповна обнадежила:

— Та будьте покойны. Досмотрю.

12