Нат Пинкертон и кровавый алтарь

– Нет! Она заявила, что не может идти, так как ей надо быть около кассы, но поскольку я настаивал, то и «волосатый» стал гнать ее сюда. Вообще он был взбешен и все время ругал ее.

Нат Пинкертон, казалось, был весьма заинтересован этим происшествием. Инспектор заметил это и спросил:

– Думаете ли вы, господин Пинкертон, что и этот случай следует приписать «Тигру»?

Лицо Пинкертона было весьма загадочно.

– Возможно, – сказал он, – хотя вряд ли: тот негодяй, по-моему, не решился бы перейти от кастета и ножа к револьверу. Последний не так-то просто использовать на площади, полной народу.

– Я того же мнения. В данном случае мы, по-видимому, имеем дело с другим преступником, не имеющим ничего общего с «Тигром».

– Об этом пока нельзя сказать ничего определенного, – заметил Пинкертон. – Позвольте мне, господин инспектор, снять показания с раненой!

– Хорошо, – ответил Гельман. – А я буду записывать.

Раненой между тем перевязали руку, и она сидела около письменного стола. Ее красное лицо слегка побледнело, а глаза беспокойно бегали по сторонам. Сыщик взял стул, уселся напротив женщины и за все время допроса не сводил с нее глаз. Это, видно, было ей весьма неприятно, и она избегала смотреть ему в лицо.

– Как ваше имя? – начал он свой допрос.

– Мария Вильям!

– «Волосатый человек» Вильям – ваш муж?

– Нет, он мой брат…

– Давно вы разъезжаете с ним по ярмаркам?

– Пять лет! – ответила она и раздраженно прибавила: – А зачем вы это спрашиваете? Это вас вовсе не касается!

– Вы заблуждаетесь! – холодно возразил ей Пинкертон. – Сыщик должен знать все второстепенные обстоятельства дела, чтобы раскрыть преступление. Вот почему я прошу вас отвечать на все вопросы, иначе я вынужден буду принять самые решительные меры.

Женщина вскочила.

– Это уже слишком! Вы обращаетесь со мной, как с преступницей, тогда как я сама стала жертвой преступления!

– Сидите спокойно и не волнуйтесь! – сказал ей Пинкертон сурово. Она тотчас уселась и только злобно посмотрела на него.

Инспектор и другие чиновники удивленно глядели на Пинкертона. Они не могли понять, почему он так странно обращается с раненой. Он же делал вид, что ничего не замечает, и продолжал:

– Расскажите-ка, только правдиво, как было совершено на вас это нападение.

Раненая медлила. Ей не нравился метод допроса, выбранный Пинкертоном, однако она стала рассказывать:

– Мы содержим нашу палатку вдвоем с братом. Так как в то время никого из зрителей в палатке не было, я оставила свое место у кассы и направилась к фургону, в котором мы живем, чтобы сделать себе бутерброд. Я крикнула брату, что сейчас вернусь, вышла из палатки и поднялась на ступеньки, чтобы войти в фургон. В тот самый момент, когда я взялась за ручку двери, раздался выстрел, и я почувствовала сильную боль в правом плече. Я вскрикнула и, оглянувшись, заметила тень фигуры, быстро скрывшейся между рядами фургонов, за палатками.

– Вы хотели открыть дверь в тот момент, когда в вас выстрелили?

– Да…

– Это неправда! – сказал холодно и уверенно Пинкертон.

Она вскочила, побледнев:

– Значит, по-вашему, я лгу?!

– Да, лжете! Неправда, что вы хотели открыть дверь!

Мария Вильям в бешенстве затопала ногами, сжала кулаки и закричала:

– Теперь мне остается только замолчать! Я даю самые правдивые показания, говорю, как было дело, а вы мне не верите! Что же мне сказать вам в таком случае? Я вам больше отвечать не намерена, если вы сомневаетесь в моих словах!

Странная улыбка мелькнула на губах Пинкертона.

– Если дело обстоит именно так, как вы говорите, то выстрел был какой-то необыкновенный! Я объясню вам, почему ваши слова не соответствуют истине. Когда вам завязывали раненую руку, я видел рану, и фельдшер, сделавший вам перевязку, подтвердит, что пуля, попавшая в вашу руку, была выпущена спереди, а не сзади. Если бы вы действительно в тот момент открывали дверь, пуля попала бы сзади; это вам самим ясно, и даже маленькому ребенку не пришлось бы этого объяснять.

Полицейские громко выразили свое изумление. Фельдшер подтвердил слова Пинкертона. Мария Вильям еще сильнее побледнела и крикнула:

– Да, может быть я, прежде чем открыть дверь, оглянулась назад! И вообще я не могу помнить всех подробностей!

– Это странно, – сухо заметил Пинкертон. – Вы должны были совсем повернуться, услышав какой-то шум. В таком случае, по меньшей мере, непонятно, что вы не помните такого обстоятельства…

Раненой было явно не по себе от такого строгого допроса. Она не знала, что ответить, и сказала:

– Я сама не знаю, как это все произошло, у меня кружилась голова. Оставьте меня в покое!

Сыщик поднялся. Его сухость сразу исчезла, и он вполне дружески сказал:

– Понятно, что у вас закружилась голова от такого ужасного происшествия. Идите в медицинский пункт. Там извлекут пулю и перевяжут рану.

Мария Вильям облегченно вздохнула. Видимо, она была рада, что допрос, наконец, окончен. Когда она вместе с фельдшером покинула контору, инспектор обратился к Пинкертону.

– К какому выводу вы пришли относительно этого странного выстрела? – спросил он.