Наталья Гончарова

Жуковский, узнав об этом, выговаривает Пушкину письмом от 14 ноября: «Ты поступаешь весьма неосторожно, невеликодушно и даже против меня несправедливо. Зачем ты рассказал обо всем Екатерине Андреевне и Софье Николаевне? Чего ты хочешь? Сделать невозможным то, что теперь должно кончиться для тебя самым наилучшим образом. <…> Получив от отца Г. доказательство материальное, что дело, о коем теперь идут толки, затеяно было еще гораздо прежде твоего вызова, я дал ему совет поступить так, как он и поступил, основываясь на том, что, если тайна сохранится, то никакого бесчестия не падет на его сына, что и ты сам не можешь предполагать, чтобы он хотел избежать дуэля, который им принят, именно потому, что не он хлопочет, а отец о его отвращении. В этом последнем я уверен, вчера еще больше уверился и всем готов сказать, что молод. Гек. с этой стороны совершенно чист. Это я сказал и Карамзиным, запретив им крепко накрепко говорить о том, что слышали от тебя, и уверив их, что вам непременно надобно будет драться, если тайна теперь или даже после откроется. Итак, требую от тебя уже собственно для себя, чтобы эта тайна у вас умерла навсегда. <…> Не могу же я согласиться принять участие в посрамлении человека, которого честь пропадает, если тайна будет открыта. А эта тайна хранится теперь между нами;нам ее должно и беречь. Прошу тебя в этом случае беречь и мою совесть. Если что-нибудь откроется, и я буду это знать, то уже мне по совести нельзя будет утверждать того, что неминуемо должно нанести бесчестие. Напротив, я должен буду подать совет противный. Избавь меня от такой горестной необходимости. Совесть есть человек; не могу же находить приличным другому такого поступка, который осрамил бы самого меня на его месте. Итак, требую тайны теперь и после. Сохранением этой тайны ты так же обязан и самому себе, ибо в этом деле и с твоей стороны есть много такого, в чем должен ты сказать: виноват! Но более всего ты должен хранить ее для меня: я в этом деле замешан невольно и не хочу, чтобы оно оставило мне какое-нибудь нарекание; не хочу, чтобы кто-нибудь имел право сказать, что я нарушил доверенность, мне оказанную. Я увижусь с тобою перед обедом. Дождись меня».

Жуковский хотел соответственно подготовить Пушкина к встрече с Геккереном, состоявшейся в тот же день на квартире Загряжской. Геккерен получил наконец возможность, всю свою хитросплетенную версию событий выложить самому Пушкину и при свидетельнице добиться от поэта не только отказа от дуэли, но и обещания сохранения тайны. Пушкину пришлось пойти на это, но сдерживать обещание вовсе не входило в его намерения — он сразу же его нарушил: направился после этого разговора к Вяземским и имел откровенный разговор с княгиней, о котором через день уже узнал Жуковский, заехавший к Вяземскому после бала.

Придворным балом в Аничковом дворце 15 ноября был открыт зимний сезон при дворе. Пушкин не был приглашен на этот бал, формально ввиду траура по матери. Пригласили только Наталью Николаевну. Отказаться ей было неудобно, но и отправиться одной также было неловко. Она даже решила посоветоваться на этот счет с Жуковским; тот ответил запиской: «Разве Пушкин не читал письма моего? Я, кажется, ясно написал ему о нынешнем бале, почему он не зван и почему вам непременнонужно поехать. Императрица сама сказала мне, что не звала мужа вашего оттого, что он сам ей объявил, что носит траур и отпускает всюду жену одну; она прибавила, что начнет приглашать его, коль скоро он снимет траур. Вам надобно быть непременно. Почему вам Пушкин не сказал об этом, не знаю; может быть, он не удостоил прочитать письмо мое».

Императрица в письме графине Бобринской, описывая бал, не преминула отметить Наталью Николаевну: «Пушкина казалась прекрасной волшебницей в своем белом с черным платье. — Но не было той сладостной поэзии, как на Елагином». Очевидно, это был намек на былые отношения Натали с Дантесом, когда они могли видеться летом на приемах во дворце на Елагином острове, и он вел себя еще в рамках светских приличий. Самого Дантеса на этом балу в Аничковом не было, так как он находился на дежурстве; именно его отсутствие, о котором знал Пушкин, ведший переговоры с Геккереном, позволило ему отпустить жену на бал.

Ночью после бала Жуковский, разузнавший подробности разговора Пушкина с Вяземской, пишет письмо с отказом от посредничества между ним и Геккеренами. Однако они в очередной раз объяснились, после чего Жуковский передал Геккерену записку Пушкина с официальным отказом от дуэли, копию которой сохранил в своем архиве: «Господин барон Геккерн оказал мне честь принять вызов на дуэль его сына г-на б. Ж. Геккерна. Узнав случайно? по слухам?(так в копии Жуковского. — В. С.),что г-н Ж. Геккерн решил просить руки моей свояченицы мадемуазель К. Гончаровой, я прошу г-на барона Геккерна-отца соблаговолить рассматривать мой вызов как не бывший».