Наталья Гончарова

Жил на свете рыцарь бедный

[27],Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом светлый и прямой.
Он имел одно виденье,
Непостижное уму.
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.
С той поры, сгорев душою,
Он на женщин не смотрел.
Он до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.
Он себе на шею четки
Вместо шарфа повязал
И с лица стальной решетки
Ни пред кем не подымал.
Полон чистою любовью,
Верен сладостной мечте,
А. М. D.своею кровью
Начертал он на щите.
И в пустынях Палестины,
Между тем как по скалам
Мчались в битву паладины,
Именуя громко дам,
Lumen coeli, santa Rosa!
Восклицал он, дик и рьян,
И как гром его угроза
Поражала мусульман.
Возвратясь в свой замок дальний,
Жил он строго заключен,
Все безмолвный, все печальный,
Как безумец умер он.

А стихотворение «Поедем, я готов…» того же 1829 года с биографически обусловленной в нем темой путешествия и мучительной любви к Гончаровой тонкими ассоциативными нитями связано со стихотворением «Легенда».

Одним из атрибутов странствий влюбленных рыцарей становились временные увлечения сарацинками. Своеобразной пародией на такой роман в «Путешествии в Арзрум» оказывается встреча с калмычкой, поэтически преображенная в написанном тогда же стихотворении, где явно слышится перекличка с собственной ситуацией и воспоминание об оставленной Москве:

Твои глаза, конечно, узки,
И плосок нос, и лоб широк,
Ты не лепечешь по-французски,
Ты шелком не сжимаешь ног,
По-английски пред самоваром
Узором хлеба не крошишь,
Не восхищаешься Сен-Маром,
Слегка Шекспира не ценишь,
Не погружаешься в мечтанье,
Когда нет мыслей в голове,
Не распеваешь: Ма dov’`e,
Галоп не прыгаешь в собранье…

Последний стих с многоточием явно навеян воспоминанием о балах в Благородном собрании, где Пушкин наблюдал, как танцует Натали.

Поэт вернулся в Москву 20 сентября и остановился в гостинице «Англия». Первый визит он наносит Гончаровым, застав их за утренним чаем. Сидевшее за столом семейство услышало сначала стук в передней; затем в примыкавшую к ней столовую влетела галоша, предупредившая появление самого Пушкина. Первым делом он справился о Наталье Николаевне, которой не было за завтраком. За нею послали, но она не решилась выйти без разрешения матери, которая еще спала. Доложили Наталье Ивановне, и та приняла Пушкина, не вставая с постели.

Именно в письме к ней Пушкин позднее передаст впечатление от этого приема в доме Гончаровых: «Сколько мук ожидало меня по возвращении! Ваше молчание, ваша холодность, та рассеянность и то безразличие, с каким приняла меня м-ль Натали… У меня не хватило мужества объясниться — я уехал в Петербург в полном отчаянии. Я чувствовал, что сыграл очень смешную роль, первый раз в жизни я был робок, а робость в человеке моих лет никак не может понравиться молодой девушке в возрасте вашей дочери».

Как Пушкин понял, до Натальи Ивановны дошли новые сплетни о нем. Ей могли попасться на глаза некоторые его стихи — вроде тех, что были напечатаны в альманахе М. А. Бестужева-Рюмина «Северная звезда» в июле 1829 года, когда сам Пушкин был на Кавказе, и среди них стихотворение «Она мила, скажу меж нами». Появление его в период пушкинского сватовства к Наталье Гончаровой было нежелательно. В сентябре, по возвращении с Кавказа, Пушкин набрасывает заметку в жанре «письма в редакцию», начав ее словами: «Возвратясь из путешествия, узнал я, что г. Бестужев, пользуясь моим отсутствием, напечатал несколько моих стихотворений в своем альманахе». Ниже текста он рисует профиль Натальи Николаевны. Это одно из первых ее изображений, выполненных Пушкиным. По ассоциации с написанным в заметке Пушкин вспоминает историю с самовольной публикацией в 1827 году другого своего стихотворения — «Фавн и Пастушка», — предпринятой издателем Федоровым.