Наталья Кирилловна. Царица-мачеха

   — Садись, свет мой.

Пётр опустился в кресло с видом человека, готового тотчас же сорваться с места.

   — Говори, матушка, я не скрываюсь от дел. Что надобно сделать?

Наталья несколько смутилась от этого прямого вопроса, неловко улыбнулась, попросила:

   — Не суетись, Петенька. Дело-то непростое. Соберись с духом да выслушай. Женить тебя хочу.

Он дёрнулся слегка, затем быстро поднял глаза на мать, словно ожидал от неё исполнения своего заветного желания жениться на Анне Монс. Откуда в нём появилась эта надежда, он и сам не знал. Ведь лишь вчера вечером он сказал о своей надежде князю Борису, и князь тотчас охладил его порыв словами:

   — Ты один думал или с кем? Да заикнись ты только о Монсихе, как в Москве ударят в набат: царь-де хочет жениться на гулящей девке из Немецкой слободы. И не видать тебе царства, как своих ушей.

Пётр вспомнил этот разговор и всё же, не находя в себе сил расстаться с надеждой, спросил мать:

   — На ком?

   — На Авдотье Лопухиной.

   — А-а... — протестующе и одновременно как-то жалостливо промычал он, потом резко поднялся с места и бросился к двери.

   — Остановись, сынок!

Наталья кинулась за ним, опасаясь, как бы он не сделал чего-нибудь над собой. Но он застыл на месте, угрюмо оглянувшись на неё. Та приблизилась к сыну, с тревогой наблюдая за тем, как прыгали его глаза и тряслась голова. Он был явно не в себе.

Она коснулась губами его щеки, притянула к себе. Он начал успокаиваться, поддаваясь материнской ласке.

   — Сынишка ты мой своевольный. Я ж не веду тебя силком к алтарю. Ну, не хочешь жениться теперь — обождём трошки.

   — А всё равно...

   — Да что ты такой? Али случилось что?

   — Случилось. Да.

И Пётр рассказал о беде, постигшей его избранницу Анхен. Сначала заболела сама Анхен, а когда лежала в беспамятстве, в жару, внезапно умер её отец Иоганн Монс. После него остались четверо детей и долги. Мельницу и ювелирную лавку, на доход с которых жила семья, пришлось отдать за долги. И как теперь жить вдове с детьми?

   — Так неужели свои немцы не помогут? — спросила Наталья Кирилловна, выслушав сбивчивый рассказ сына.

   — Лефорт помог, — с гордостью ответил Петруша, — да этого мало. Сам-то он тоже небогат.

Наталья почувствовала, что сын гордится благородством друга. Она представила себе спокойное, полное достоинства лицо Лефорта и с удовольствием подумала, что он и впрямь добрый человек. Вспомнила, как была в гостях у него с Петрушей, — ведь даже вида не доказал, что ему ведомо о дурных слухах про Петрушу, будто он пристрастился пытать своих людей.

   — Дом-то остался за Монсами?

   — Думают сдать дом в аренду, а сами станут жить в пристройке.

   — А заведение их питейное или не даёт доходу?

   — Мало. Им бы деньгами подсобить... — осмелился намекнуть Пётр, осторожно взглянув на мать.

Лицо Натальи посуровело. Она не любила, когда у неё просили денег, но всё ж слегка кивнула головой. Ей пришло на ум сократить свадебные расходы. Пусть и Лопухины раскошелятся. Вот и получится экономия на пользу матушке Анхен — Матильды Монс.

Но тут же её пронзила догадка, вернее, опаска: не проведала бы Софья. Ведь ждёт не дождётся, чтобы Нарышкины оступились и охулка упала на Петрушу.

   — Поглядим да подумаем, как помочь. Но прежде ты мне зарок дай, чтобы к Монсихе больше ни ногой.

Пётр протестующе дёрнулся.

   — Софья и без того сыщет, как нас ославить, — промолвил он. — Да я на неё управу найду. А ныне не неволь, матушка. — И, чтобы было вернее, добавил: — У меня в слободе дело есть.

Как сказать, что он уже и сани велел заложить, чтобы ехать к своей любезной?!

Позже стали говорить, что свадьбу сыграли потаённо. Показалось подозрительным, что было мало приглашённых, не было обычной пышности. И сама свадьба состоялась не в Кремле, а в Преображенском. Приглашены были несколько бояр из окружения Нарышкиных и верные им люди да Лопухины. Со стороны Милославских не было ни царевны Софьи — уехала на богомолье, — ни царя Ивана — сказался больным. В посажёные отцы позвали князя Ромодановского. Свадебным тысяцким был назначен князь Борис Голицын. Как говорится, все свои люди. Своему же человеку, Никите Зотову, поручили охрану свадьбы «от порчи». Репутация человека, отношение к нему людей в расчёт не принимались, — вот и получилось, что охрана свадьбы была поручена цинику.

Старину и свадебный чин блюли, однако, строго. Невесту, как и положено, одевали во дворце. Ловкие руки боярынь знали своё дело. Тут было особое искусство одевания царской невесты. На неё «накладывали» сначала лёгкую сорочку, потом красного шёлка длинную рубаху с жемчужными запястьями, затем летник из китайского шёлка с рукавами, вышитыми травами и зверями, на шею надевали убранное алмазами ожерелье. На летник натягивали опашень[29] с финифтяными пуговицами, а поверх сребротканая мантия на меху, шитая жемчугом.

Наталья Кирилловна издали следила, как держится невеста. Не слишком ли бледна, к лицу ли ей серьги? Не чересчур ли стянуто горло бобровым ожерельем? Перстней, пожалуй, излишек: пальцы малы и тонки, как у девочки. Но высокий венец хорош, и ленты для косы подобрали со вкусом.