Наталья (московский роман)

— Не за что, Саня, — она кладет все на стол. Потом находит пепельницу на тумбочке и подает ее мне. Как она быстро освоилась.

Достает из сумки белый батистовый платок, очень тонкий, кладет его на стол и вынимает яблоки.

— Можно я съем яблоко?

— Конечно, Наталья. Из двери направо — вода, а в шкафу должна быть тарелка.

Она кладет все пять в найденную тарелку и уходит, притворив за собой дверь.

Я сижу какой-то передерганный. Что со мной творится? Это же моя Наталья просит меня. И я как ненормальный идиот говорю «не могу». Это я отвечаю ей. Точно сошел с ума.

Но не могу же я насиловать себя, что-то сдерживает внутри. Я сильно затягиваюсь два раза.

Стук в дверь, очень тихий, прерывает мои размышления. Я встаю и открываю дверь.

— Санечка, я захлопнула, — говорит она.

— Это ничего, Наталья.

Она садится на стул, ставя тарелку на стол. Берет наугад яблоко и не кусает. Наталья смотрит на меня:

— А почему ты не снимаешь шапку, Саня?

— Знаешь, Наталья… — я мнусь.

— Тебя постригли, — смеется она. Снимает быстро шапку, я не успеваю. — Ой, какой ты забавный, Саня, — она целует меня в голову.

— Я сейчас, — вскакиваю я и выхожу из комнаты.

Захожу к нему.

— Как дела? Уже поцеловал? Рыцарь печального образа!

— Б., твоей развратной душе не понять высокие чувства.

— Конечно, — говорит он, — высокие — до первого раза.

Тьфу ты, как назло. Теперь точно не возьму. Вдруг меня осеняет. Он лежит на кровати. Как всегда.

— Б., отвернись к стенке, у меня сюрприз для тебя.

— Вкусное что-нибудь?

— Да. И пока я не сосчитаю до трех, не поворачивайся.

— Ладно. — Он поворачивается к стене. Ему тоскливо, поэтому он и соглашается. Он любит игры.

Я говорю «раз» и на цыпочках ступаю в угол, подхватывая скатанный баул с моими постельными принадлежностями. Хорошо хоть он не скрипит. Я говорю «два», возвращаясь к двери обратно.

— Ну, чего так долго! — он делает движение, будто поворачивается.

Я говорю «три», и дверь захлопывается. Фу-у, вздыхаю я в коридоре, вроде получилось. Но как теперь внести перед Натальей, а тем более стелить. Я умру со стыда. Она для меня совсем другая…

Я стучу, она тихо спрашивает «кто?», я говорю «я». Дверь открывается.

— Наталья, договоримся, стучать будем коротко два раза подряд. Это наш стук будет.

— Условный, — улыбается она.

Потом видит мою руку и в ней…

— Саня… — она беззвучно целует меня.

Я бросаю это в детскую кровать.

Вот же незадача: как это постелить? Она, будто специально, смотрит пристально на меня.

— Наталья, отвернись, пожалуйста… к окну.

— Я постелю, Санечка. Сама…

Ох, вздыхаю я, слава Богу: я б со стыда сгорел делать это перед ней. Не вяжется все это у меня с ней, для меня она больше, чем женщина. С ней была б неприлична эта простота…

Она беззвучно стелет. Иду к заставненному окну и отворачиваюсь я.

— Все, Саня.

Я поворачиваюсь и смотрю, как она улыбается. Она смотрит очень ласково, совсем ласково на меня. Так она смотрит в первый раз.

Свет выключается сам, я не понимаю уже как. Я сажусь в темноте и сижу. А что делать? Она опускается мне на колени, но не сильно, почти не сидит.

— Саня, — на ухо шепчет она, — ты не хочешь?

— Очень хочу, я настолько хочу, что даже не мечтал…

Она проводит по моим волосам лицом, потом шепотом спрашивает:

— Ты хочешь, чтобы я разделась сама?..

— Да, я не смогу…

Она встает. Отходит к кровати и на что-то раздевается. Кажется, стул. Я боюсь, что она будет громко раздеваться, но она делает все бесшумно, так, что я даже не догадываюсь, где она. Как снять с себя одежду, я не представляю, мне кажется, что эти звуки молний на расстегиваемых сапогах, стаскиваемые брюки, хрустящая рубашка — ужасны. По-моему, ей тоже неудобно, что я какой-то ненормальный. А говорил-то, трепался, прямо донжуан рода человеческого, и всего женского.

Как я раздеваюсь и оказываюсь сидящим на кровати, непонятно. Она касается моего плеча и опускает его рядом с собой. Я не дышу, боясь двинуться. Господи, да что это со мной! Ведь она же женщина. О возбуждении тут и мысли быть не может. У меня такое впечатление, что я вообще никогда не возбуждался. Все куда-то убралось в глубь меня и не думает появляться. Как это я когда-то мог думать о ее губах. Да я и прикоснуться к ней сейчас не посмею.

— Саня, — она подвигается, коснувшись меня.

Она шепчет:

— Что с тобой? Куда девалась твоя храбрость?..

О Господи, думаю я, ну куда же еще больше надо! Я отрываю руку от себя, от своего туловища. Она была вытянута… вдоль, по шву.

На ней только тонкая комбинация. Я провожу рукой — по голому телу. От этого тела у меня пробегают мурашки и начинают бегать постоянно. Я еще не касался такого. Она, по-моему, сама не понимает, что она волшебная, а тело у нее — богини.

Она глубоко вздыхает, наши губы сливаются, едва не кусая. Ее грудь приводит меня в чувство, и страх отступает, уступая инстинкту. Появляется какое-то желание, и я возбуждаюсь. Не до конца, но мне не боязно. Она сдергивает с себя комбинацию, и я впиваюсь поцелуем в ее грудь, грудь… Она стонет тихонько, и я не понимаю отчего, и боюсь, только бы не от боли, и ослабляю свои губы на ее соске.

— Саня… я хочу тебя…