Наталья (московский роман)

— Не зря тебя в институте учили, даже перевести можешь. — Она смеется. — Это как о тебе, Наталья.

Она оставляет все и подходит, склоняясь надо мной. Опускается рядом.

Я раздеваю ее сам, и мы ложимся в объятия друг друга. Я гашу лампу у стола и отмечаю сиротливый недопитый чай.

— Наталья, — говорю я, — ты красиво кушаешь…

— Саня, — она целует меня в губы.

Я не могу больше ничего говорить. Она прекрасна сегодня и ее любовь неистова. И у меня все получается, не так, как…

По-моему, уже поздно, когда мы отрываемся друг от друга.

Я щелкаю выключатель у кровати, свет зажигается.

— Наталья, — шепчу я, — я хочу посмотреть на тебя…

И тут же раздается стук в дверь.

— Санчик, я вижу, свет горит у тебя, дай, думаю, зайду на огонек, — слышу голос.

Я прыскаю, представив, как он заходит.

— Не сейчас, Боря…

Наталья касается губами моей шеи и, я чувствую, тихо смеется.

— Ах, брату не хочешь открыть, да?

— Ну, Борь. — Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

— У тебя что?.. — (Наталья скользит рукой вниз, по мне…)

— …Да, да, — перебиваю я, — зайду к тебе потом.

Его шаги удаляются.

— Наталья, у тебя бесстыжая рука.

— Я вся бесстыжая, — говорит она и наклоняется, целуя мой живот.

— Но мне это очень нравится…

Она снова растворяется во мне. Наконец она устает и откидывается головой на подушки. Перепутанные волосы закрывают ее лицо, лежат на губах.

— Наталья, я хочу закурить до одурения.

— Кури меня, — шепчет она в мое ухо.

Я беру ее губы в свои, затягиваясь.

Мы лежим, отдыхая, ее голова на моей груди. Я говорю:

— Наталья, ты зря относишься критически к моему брату.

— Он напоминает моего супруга, — отвечает она.

— В табели о рангах нашего рода, я имею в виду молодого поколения (родственники как-то совещались с моей мамой), его ставят по красоте на первое место.

— А тебя на какое? — спрашивает сразу она.

— Ни на какое, я не вошел в призовую тройку.

— Ничего твои родственники не понимают, — говорит она, поднимает голову и сквозь перепутанные волосы целует меня.

— Сколько времени, как ты думаешь? — отрываюсь я от ее губ.

— Не знаю, — отвечает она.

Она даже не догадывается, к чему мой вопрос.

— Мне так кажется, что уже поздний вечер, — намекаю прозрачней я.

— Ну, Саня, мне не хочется уходить. Почему ты прогоняешь меня?

— Что ты, Наталья, — я целую ее мягкие твердые губы, — я бы хотел, чтобы ты осталась здесь навсегда! Но я не хочу, чтобы у тебя были ссоры и скандалы.

— Какие ссоры, Санечка, — она усмехается грустно, — мы цивилизованные и воспитанные муж и жена, ни один не вмешивается в жизнь другого.

— А что ты сказала, когда пришла?

— Сказала, что перезанималась и хочу спать, и сразу пошла в спальню. И, самое главное, сразу заснула. — Она, улыбаясь, смотрит на меня. — Они, по-моему, так и остались сидеть в зале без движения.

— Ох, Наталья, — говорю я, чувствуя, как внутри эти рассказы тревожат и будоражат меня.

Она одевается, когда я курю сигарету, отвернувшись.

— Наталья, ты забыла зажигалку вчера. То есть позавчера.

— Это тебе, Саня, на новоселье, — она опять улыбается.

— Никаких новоселий, нашла причину.

— Ну, Саня.

— А то обижусь.

— Хорошо, я пока оставлю ее у тебя для себя, а потом заберу.

— Когда потом? — спрашиваю я.

— Лучше поцелуй меня.

— Куда? — спрашиваю я.

— Куда хочешь.

— Но ты уже одета…

Она быстро поднимает тонкий свитер и опускается возле меня. Я больно целую ее грудь. Мне кажется, ей нравится… эта боль.

Мы идем по снежным улицам, тишина, нет людей, часы показывают полдвенадцатого.

— Наталья, — шучу я, — сегодня ты укладываешься вовремя: сегодня ушла, сегодня пришла.

— Да, — говорит она, о чем-то думая.

— И хотя я, конечно, не верю, что ты вчера не нашла меня…

Она как будто не слышит меня.

— Саня, давай завтра встретимся на Центральном Телеграфе, у меня есть дела в центре, если ты не против.

— Конечно, Наталья, я всегда за: за тебя, за… — я беру ее за грудь.

— Ну, Саня, — смеется она, — люди вокруг…

Хотя кругом ни души. Она наклоняется ко мне и шепчет:

— Хочешь, вернемся?

Я даже забыл, что надо дышать.

— Пошли, — поворачивается она и направляется обратно.

— Наталья, — удерживаю ее руку я. — Не соблазняй меня, а то запру и не отпущу до утра.

— Правда?! — Она радостно подается ко мне и обнимает за шею.

— Неправда, — с сожалением говорю я, — тебе пора домой.

Она грустная садится в такси, даже не обращая внимания, что я целую ей руку, оттягивая варежку у запястья.

— Завтра в десять, — говорит она и уезжает.

Без четверти десять я на телеграфе. Почту смотреть не иду. Ее все равно не будет. А перевод и тем более: неизвестно, когда придет.

Я становлюсь в углу и считаю деньги. Долго считать не приходится: четыре рубля и копейки. И это все, думаю я. Очень мало. А куда же девались сорок рублей за четыре дня? Проклятые гнусные деньги, вечно проматывают себя, как дешевки. Даже не задерживаются в кармане.

— Санечка, ты занимаешься полезным делом?

Я успеваю спрятать все в карман, надеясь, что она не заметила. Впервые приехала вовремя и — не вовремя.

— Наталья, ты заболела, — смеюсь я, целую ей руку, она мне ее подала чисто, как друг, вроде посторонняя, — приехала вовремя.