Наталия Гончарова. Любовь или коварство?

«Дом очень большой: в нем 15 комнат вместе с верхом. Наташа здорова, она очень довольна своим новым помещением», — сообщает Надежда Осиповна дочери Ольге.

На даче Миллера в июле 1833 года поэт вновь испытал радость отцовства — на свет появился сын Александр, его любимец и отрада «Сашка рыжий».

«Дети Александра прелестны. Мальчик хорошеет с часу на час, — Надежда Осиповна делится с дочерью своими наблюдениями, — Маша не изменяется, но слаба; у нее нет до сих пор ни одного зуба и насилу ходит. Напоминает мою маленькую Сонечку, и не думаю, чтобы она долго прожила. Маленький Сашка большой любимец папаши и всех его приятелей, но мамаша, дедушка и я предпочитаем Машку».

И в другом ее письме снова о внуках:

«…Рыжим Сашей Александр очарован; говорит, что будет о нем всего более тосковать. Всегда присутствует, как маленького одевают, кладут в кроватку, убаюкивают, прислушивается к его дыханию; уходя, три раза его перекрестит, поцелует в лобик и долго стоит в детской, им любуясь. Впрочем, Александр и девочку ласкает исправно».

«У Цепного моста, против Пантелеймона в доме Оливье».

Квартиру в доме Оливье снимает сама Наталия Николаевна. Новая квартира большая (но и семейство увеличилось), стоит она немалых денег — 4800 рублей в год! Да место замечательное, — рядом великолепный Летний сад!

«1833 года Сентября 1-го дня я, нижеподписавшаяся Супруга Титулярного Советника Пушкина Наталья Николаева, урожденная Гончарова, заключила сей договор с Капитаном Гвардии и Кавалером Александром Карловичем Оливеем…»

В контракте на наем квартиры, состоявшей из десяти комнат в бельэтаже, а также: кухнею во флигеле «с двумя людскими комнатами, конюшнею на шесть стойло, одним каретным сараем, одним сеновалом, особым ледником, одним подвалом для вин», оговаривались хозяином особые условия: квартиру «содержать в целости, чистоте и опрятности и оной никому не передавать», смотреть, чтобы слуги вели себя «благопристойно, ссор, шуму и драк в доме и на дворе» меж собою не заводили, «иметь крайнюю осторожность от огня» и «по вечерам и в ночное время по двору… ходить имея свет не иначе как в фонарях», пользоваться чердаком «единственно для сушки белья».

Такова проза обыденной жизни девятнадцатого века, скрытая под романтическим флером грядущих столетий.

…Мучительно вечное безденежье. Единственная надежда на брата Дмитрия, — ему в Полотняный Завод адресовано письмо Наталии Пушкиной:

«Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю, как выразить тебе за них мою признательность, еще немного, и я осталась бы без копейки, а оказаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно.

Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах, и у меня нет возможности известить его…»

Сколько в этих незатейливых строчках такта, особой деликатности, нежелании бросить хоть малую тень на имя супруга!

…Пушкин, квартиру хоть и не видел — в ту пору его в Петербурге не было, с выбором жены согласился: «Если дом удобен, то нечего делать, бери его — но уж по крайней мере усиди в нем».

Судя по замечанию, похоже, что инициатива переездов часто принадлежала Наталии Николаевне: она обживала Петербург, или «вживалась» в него, становясь истинной петербурженкой. Патриархальная Москва с ее простодушными нравами, наивными барышнями-подругами, родным домом с деревянными антресолями на Большой Никитской остались в прошлом, в девичестве. Она впитывала в себя благородство памятников и дворцов северной столицы, прелесть ее садов и очарование набережных. И Петербург, будто в благодарность отплатил памятью, сохранив на столетия дома — свидетелей былой ее жизни.

…Дом гвардейского капитана Оливье располагался на редкость удачно: прямо против окон квартиры Пушкиных, на другой стороне улицы — храм во имя Святого Пантелеймона. Храм — один из первых в столице, возведенный после смерти Петра I, но по его монаршему замыслу: свои главные победы в Северной войне — при Гангуте в 1714-м и при Гренгаме в 1720-м — русский флот одержал 27 июля, в день Святого Пантелеймона. (В морском бою близ полуострова Гангут у северного берега Финского залива, где все шведские корабли были захвачены и приведены в Санкт-Петербург, а командир эскадры адмирал Эреншельд пленен, сражался и юный прадед поэта Абрам Ганнибал!)

Стоило по Цепному мосту перейти через Фонтанку, и вот уже Летний сад! Вход не парадный, что со стороны Невы, а более скромный, простой. И само собой выходило, что Летний сад обретал контуры домашних владений Пушкиных. «…Летний сад мой огород. Я вставши от сна иду туда в халате и туфлях. После обеда сплю в нем, читаю и пишу», — признавался сам поэт.