Наталия Гончарова. Счастливый брак

«В двух первых стихах поэт пробует голос; звуки, извлекаемые им, весьма гармоничны, нет сомнения, но в них нет ни связи, ни соответствия с дальнейшими мыслями нашего великого поэта, и, судя по тому, что вы мне сообщаете о той, кто вдохновляет его, мысли и свежи и привлекательны, – пишет княгиня Волконская. – Но конец … это конец старого французского мадригала, это любовная болтовня, которая так приятна нам потому, что доказывает нам, насколько поэт увлечен своей невестой, а это для нас залог ожидающего его счастливого будущего».

И добавляет: «Поручаю Вам передать ему наши самые искренние, самые подлинные поздравления».

Но что-то в тоне ее послании слегка настораживает. Подсознательное скрытое раздражение сквозит в строках, быть может, еле уловимая ревность. Ведь для нее все это не более чем «любовная болтовня», и чувства и слова первого русского поэта явно обветшали. Так ли полагала она на самом деле? Прежней богине, музе, поистине прекрасной и героической женщине, не очень то легко уступать пьедестал. Пусть даже и не в реальной жизни – ведь судьба давно уже развела их пути. Да и разделяет ее и Пушкина огромное пространство – чуть ли не вся Российская империя пролегла между ними…

Знать бы ей, что минет столетие, и ученые мужи, разбирая рабочие тетради поэта, вдруг объявят ее, черноокую красавицу Марию Волконскую, «утаенной любовью», вдохновившей поэта на создание именно этого поэтического шедевра. И в качестве самого весомого аргумента напомнят о другой, самой первой поездке Пушкина на Кавказ, когда Мария, тогда еще Раевская, дочь славного боевого генерала, была юным очаровательным созданием. И Александр Пушкин долгие годы не мог забыть и ее милую кудрявую головку, и прелестные ножки…

Я снова юн и твой…

Я твой по-прежнему – тебя люблю я вновь

И без надежд, и без желаний
Как пламень жертвенный чиста моя любовь
И нежность девственных мечтаний…

Как было некогда, я вновь тебя люблю…

Бесспорно, эти строчки из черновых автографов того же стихотворения к юной Натали не имеют никакого отношения.

Прошли за днями дни – сокрылось много лет
Где вы, бесценные созданья
Иные далеко, иных уж в мире нет
Со мной одни воспоминанья

Но тогда и это признание не имеет прямого обращения к Марии Волконской. И так ли уж печалилось сердце поэта о той давней юношеской страсти?

Но, пожалуй, самую оригинальную версию выдвинул Юрий Тынянов: пушкинская элегия посвящена почтенной Екатерине Карамзиной, вдове великого историка, любовь к которой поэт, оказывается, утаивал всю свою жизнь.

Где вы, бесценные созданья

Верное слово далось не сразу. Поэт подбирал ему замену: «любимые, знакомые»…

Какой ареал поиска! Это куда обширнее знаменитого «дон-жуанского списка» поэта! Ведь к «бесценным и любимым», а тем более к «знакомым» Александра Сергеевича можно отнести всех особ женского рода, встречавшихся на его жизненном пути!

…Душа моя
Их образ тайный сохранила…

Всем достанет места в волшебной стране воспоминаний – былые музы и соперницы мирно уживаются в ней: утонченная графиня Воронцова и малютка Оленина, умница Катенька Ушакова и покинувшая земную обитель экстравагантная Амалия Ризнич…

Не прощание ли это с прежними богинями и с той из них, чье имя утаено, и чей образ все еще горит в сердце поэта? Но в нем, словно на пепелище былых страстей, уже властно пробивается новый росток. Всходит светлое имя – Натали. Да, все они, «бесценные созданья», были, но она одна есть.

Все тихо – на Кавказ идет ночная мгла
Восходят звезды надо мною
Мне грустно и легко…

Пушкин – самый строгий и беспощадный собственный цензор. Первоначальные наброски, эти вулканические выбросы чувств и эмоций, словно убираются им в глубины памяти. И прекрасные стихи, составившие честь бы любому поэту, так и останутся в черновых рукописях, доступных одним дотошным исследователям. Отныне бесценное право на жизнь даровано только восьми строфам. И в каждой – Ее незримый образ.

Восемь оставленных строк. Но и они – всего лишь приближение к авторскому замыслу, последняя ступень к совершенству. Еще несколько штрихов мастера.

На холмы Грузии ночная тень легла
Шумит Арагва предо мною
Мне грустно и легко, печаль моя светла,
Печаль моя полна тобою…
Тобой, одной тобой – мечтанья моего
Ничто не мучит, не тревожит
И сердце живо вновь – и любит от того
Что не любить оно не может.