Наташа и будущее

В маленькой комнате музея лежали совсем старые экспонаты. Первое пионерское знамя, пистолет давно устаревшей конструкции и три выпущенные из него пули: две смятые, разбившиеся о камень и одна почти целая, вошедшая в плоть – эту историю знала вся школа от младшекласника до заканчивающего дипломный проект, практически готового специалиста. Впрочем что в истории история, а что легенда созданная позже по идеологическим соображениям или просто от желания приукрасить никто не взялся бы сказать. Ещё в маленькой комнате хранился шлем от старого скафандра: громоздкий, неудобный и небезопасный. Шлем был настолько старый, что вместо надписи «СССР » на нём было «Россия» с частично стёршимися буквами. Один из бывших учеников работал космонавтом в совсем древние времена – подумала Ташка и повернувшись к Петру сказала: –Здесь пусто.

И хотя в комнатке было отнюдь не пусто, там хранилась история людей когда-то учившихся в их школе, но ничего связанного с Антарской стройкой не было.

-Если хочешь, можешь взять что-нибудь– Ташка сделала широкий жест в сторону фигурок из нетающего льда, но Петька отрицательно помотал головой.

-Не хочешь?– удивилась практикантка.

-Мне нужно было увидеть, прикоснуться, почувствовать– говорил Пётр –Уносить с собой – я унесу. Самое важное. Вот здесь– Пётр коснулся пальцем лба и смущённо улыбнулся.

-Ого– подумала Ташка –А мы всё: мальчишка, мальчишка. Наши мальчишки умнее иных взрослых будут.

Вслух она спросила: –Тогда отдаю ключ-карту и уходим?

-Наташа, спасибо тебе огромное. Раньше я только читал о Антарске и смотрел голофильмы. Но вот так, дотронуться до чего-то сделанного на стройке. Теперь Антарск стал для меня более настоящим. Чем-то, что можно потрогать. Более близким.

Искренняя благодарность всегда смущает. Ташка схватила Петра за локоть и вытащила в коридор. Прощаясь Соколова заговорщицки подмигнула Ташка, а та показала в ответ кулак. Катя заливисто рассмеялась. Ей, практически утверждённому бойцу красной армии, члену одного из отрядов истребителей киборгов были смешны детские Ташкины кулачки.

Город сиял как могут сиять огромные мегаполисы. Колоссы высокоэтажных домов светились изнутри. Свет пробивался через каждое окно, проходя через поляризованные стёкла разлагался на спектр. Окна сияли синим, красным, золотым, серебряным, зелёным и цветом оранжево-коричневой кожуры модик-апельсинов. Словно фонтаны изливали потоки света фонари. По стенам, а в иных местах, где тротуар был заменён прочным пластиком с зашитыми внутри процессорами и соответствующей периферией – порхали нарисованные бабочки. Огненный контур, внутри темнота, золотисто-оранжевые контуры крыльев. Слетающие с крыльев нарисованные искры гасли не долетая до земли. Было настолько красиво, что захватывало дух. К сожалению большинство горожан привыкли к постоянно окружающей их красоте и перестали обращать внимание. Тысячи тысяч ног ходили по огненным бабочкам. Конечно программным сущностям от того, что поверх их нарисованных интерфейсов ступил чей-то ботинок не холодно не жарко. Но ведь они летали и роняли искры только для того, чтобы люди смотрели на них и становились немного добрее и смелее. Разве не для этого нужна красота?

На стенах домов, как на огромных панно, плавно сменяли друг друга нарисованные скупыми штрихами человеческие лица. И под каждым имя и совсем краткое описание. Что был за человек, что сделал. За что его должны помнить люди.

По другим стенам бежали строчки глупых или напротив, очень даже неплохих, стихов. Они не повторялись. Когда кто-то в городе писал стихи они появлялись на стенах. Держались какое-то время и навсегда исчезали. И чтобы стены не пустовали приходилось снова искать рифму и работать над собой, работать как механик над машиной, как садовник над цветком, как спортсмен в спортзале. Разве не для этого нужны юным авторам их детские, наивные, но не смешные, стихи?

Вечером на улицах людей больше чем в какое-либо другое время суток. Словосочетание «очень много» даёт лишь отдалённое представление. Практически никто не сидит дома. И даже домоседы или погрузившиеся с головой в работу вечерним временем выбираются, чтобы поужинать в столовой-общепите. Искусство кулинарии впору вносить в красную книгу. Автоповара нанесли по нему первый удар. А второй добавили общественные столовые. В конце концов сдались последние гурманы и потянулись в столовые, где промышленным способом, как на заводе, но под управлением живых, человеческих рук люди готовили еду для людей. Не космонавты, не политики, не учёные, не солдаты и даже не художники (хотя отчасти художники). Кто скажет, что их работа менее важна или менее ответственна?

Вечером по улицам Новосибирска ходит множество влюблённых парочек. Существуют специальные районы и зоны, куда, по молчаливому соглашению, стараются не заходить праздношатающиеся опасаясь помешать выражению чужих чувств.