Читаем Наташа Кампуш. 3096 дней полностью

После длительного периода голодания Похититель начинал медленно откармливать меня до тех пор, пока я снова не набиралась сил для работы. Для этого требовалось время, потому что после длительной фазы голодания я была в состоянии принимать пищу только крошечными порциями. Хотя целыми днями я не могла думать ни о чем другом, меня начинало тошнить от одного запаха еды. Решив, что я опять «полна сил», Похититель начинал сокращение рациона заново. Приклопил использовал голод абсолютно целенаправленно. «Ты слишком строптива, у тебя избыток энергии», — говорил он иногда, перед тем как отобрать у меня последнюю кроху моей и так мизерной порции. В то же время и его анорексия[40] прогрессировала. Навязчивая идея о здоровом питании приняла абсурдные формы. «Мы будем каждый день выпивать бокал вина для профилактики инфаркта». С этого момента я должна была раз в день пить красное вино. Речь шла всего о паре глотков, но вкус вина казался мне отвратительным, и я глотала его, как горькое лекарство. Он и сам не любил вино, но заставлял себя выпивать маленький стаканчик перед едой. С наслаждением это не имело ничего общего; а только предоставляло возможность выдвинуть очередное правило, которому он, а с ним вместе и я, должны были строго следовать.

Следующим его шагом стало объявление войны углеводам: «Мы садимся на кетогенную диету».[41] С этого момента сахар, хлеб и даже фрукты были запрещены, я получала только жирную и богатую белком пищу. Хотя и мизерными порциями, но мой изнуренный организм все хуже воспринимал такое «лечение». Особенно когда после нескольких дней в подвале без пищи наверху я получала жирное мясо и яйца. Во время совместных трапез я старалась проглотить свою порцию как можно быстрее. Закончив раньше него, я могла надеяться на небольшую добавку — он не переносил, когда я наблюдала, как он ест.

Но самым ужасным испытанием было, когда я, заморенная голодом, должна была стоять у плиты. Как-то он выложил передо мной на рабочий стол рецепт своей матери и упаковку филе трески. Я почистила картошку, посыпала треску мукой, отделила белки от желтков и обмакнула кусочки рыбы в желток. После этого разогрела на сковородке немного масла, обваляла рыбу в панировочных сухарях и обжарила ее. Как всегда, он сидел в кухне и комментировал мои действия: «Моя мать делает это в десять раз быстрее». «Ты же видишь, что масло перегрелось, тупая корова!», «Не чисти столько картофеля, это расточительство».

Запах жареной рыбы распространялся по кухне и сводил меня с ума. Я сняла рыбу со сковородки и переложила на бумажное полотенце, чтобы дать стечь жиру. Рот наполнился слюной: тут было достаточно рыбы для настоящего пиршества. Может, мне удастся съесть две штучки? И немного картофеля к ним?

Я не знаю, что именно в этот момент я сделала не так. Помню только, что Приклопил вдруг вскочил, вырвал у меня из рук тарелку, которую я собиралась поставить на стол, и заорал: «Ты сегодня не получишь вообще ничего!»

И тут я не выдержала. Я была такой голодной, что за ломтик рыбы могла убить. Схватив с тарелки кусочек, я начала поспешно запихивать его в рот. Но Похититель опередил меня, выбив рыбу из моей руки. Я попробовала ухватить другой кусок, тогда он поймал меня за запястье и сжимал его до тех пор, пока пища не выпала из моих рук. Я бросилась на пол, чтобы подобрать остатки, упавшие во время нашей потасовки. Кое-что мне удалось затолкать в рот. Тут же его рука схватила меня за горло: он поднял меня с пола, подтащил к умывальнику и опустил в него мою голову. Другой рукой он разжал мне зубы и душил меня до тех пор, пока меня не вырвало запретными крохами. «Это станет тебе уроком!» После чего взял тарелку и унес ее в прихожую. Дрожа, я стояла посреди кухни, униженная и беспомощная.

Используя такие методы, Похититель держал меня в плену слабости пополам с зависимостью и благодарностью. Не бьют по руке, тебя кормящей. У меня была только одна рука, способная спасти меня от голодной смерти — рука мужчины, систематически доводящего меня до нее. Маленькие порции еды иногда казались мне сказочными дарами. Я до сих пор так живо представляю себе колбасный салат, который время от времени готовила его мать, что он до сих пор является для меня деликатесом. Когда после двух или трех дней в застенке я снова могла подняться наверх, Похититель изредка давал мне маленькую плошечку салата. Чаще всего в маринаде плавали только лук и пара ломтиков помидора — колбасу и сваренные вкрутую яйца он выуживал заранее. Но для меня и эти остатки являлись настоящим пиршеством. А если он, кроме того, делился со мной пищей со своей тарелки, а паче того, куском пирога, я была просто без ума от счастья. Как легко привязать к себе человека, которого заставляешь голодать.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное