Наташа Кампуш. 3096 дней

Жестокие удары по голове, в правое плечо, в живот, по спине и в лицо, а также в ухо и в глаз. Бесконтрольные, неожиданные и внезапные приступы бешенства. Крики, оскорбления, тычки при подъеме по лестнице… Удушения, садится на меня, зажимает рот и нос, задыхаюсь. Садится на плечи, встает коленями на кости рук, отбивает кулаками руки. На моих предплечьях кровоизлияния в форме пальцев, царапина и ссадина на левом предплечье. Он садился мне на голову или, стоя коленями на моем торсе, со всей силы бил меня головой об пол. И это несколько раз и со всей силы, пока не началась головная боль и тошнота. После этого беспорядочный дождь кулачных ударов, кидание предметами и толчки на ночную тумбочку. (…)

Тумбочка с золочеными латунными ручками. И снова он позволял мне вещи, поддерживающие иллюзию, что все делается ради меня. Например, он разрешил мне снова отращивать волосы. Но и это было только частью инсценировки. Потому что я должна была покрасить их перекисью водорода, чтобы соответствовать его женскому идеалу: послушная, трудолюбивая, белокурая.

Я проводила все больше времени наверху в доме, часами стирая пыль, убирая и готовя еду. Как и прежде, он ни на секунду не оставлял меня одну. Желание подвергнуть меня тотальному контролю зашло так далеко, что он даже снял с петель двери во всех туалетах дома — и на две минуты я не могла уклониться от его взгляда. Его постоянное присутствие доводило меня до исступления.

Все же и он стал пленником своего собственного сценария. Запирая меня в подвале, он должен был меня снабжать. Забирая меня в дом, не мог ни на секунду спустить с меня глаз. Методы оставались прежними. Но и его внутреннее напряжение возрастало. Что, если и сотни ударов будет недостаточно, чтобы держать меня под контролем? Тогда он потерпит неудачу и в своем Плезантвиле. Тогда пути к отступлению не останется.

* * *

Приклопил отдавал себе отчет в этом риске. Поэтому и делал все для того, чтобы показать, что мне угрожает, попытайся я покинуть его мир. Вспоминаю одну сцену, когда он унизил меня так, что я ринулась в дом, ища в нем спасения.

Как-то после обеда я работала наверху и попросила его открыть окно — я просто хотела вдохнуть немного свежего воздуха и услышать пение птиц. Похититель накинулся на меня: «Тебе это нужно только потому, что ты хочешь закричать и сбежать!»

Я умоляла его поверить мне, что я не убегу: «Я останусь, я обещаю. Я никогда от тебя не сбегу».

Окинув меня недоверчивым взглядом, он схватил меня за локоть и потащил к входной двери. Стоял белый день, на улице ни души, но, несмотря на это, маневр был рискованным. Открыв дверь, он вытолкнул меня наружу, не разжимая железной хватки на моей руке. «Ну, беги же! Попробуй! Посмотрим, как далеко ты уйдешь в таком виде!»

Я замерла от ужаса и стыда. На мне почти ничего не было, и свободной рукой я попыталась прикрыть свое тело. Стыд, что чужой человек может увидеть меня во всей моей худобе, покрытую синяками, с торчащими на голове короткими волосами, был сильнее, чем слабая надежда, что кто-нибудь, заметив эту сцену, обратит на нее внимание.

Так он поступал несколько раз — выпихивал меня голышом за порог дома и говорил: «Ну, беги! Посмотрим, как далеко ты уйдешь!» С каждым разом внешний мир становился все более угрожающим. Я угодила в эпицентр конфликта между желанием познакомиться с ним и страхом совершить этот шаг. Месяцами я молила о возможности ненадолго оказаться на свободе, но постоянно слышала в ответ: «Чего ты хочешь? Ты ничего не теряешь, ведь снаружи точно так же, как и здесь, внутри. Кроме того, оказавшись там, ты закричишь, и я должен буду тебя убить».