Наташа Славина

– Ее зовут Наталья Владимировна, – значительно отчеканил Дмитрий Андреевич.

– Pardon![9] Да, так вот, я хотел сказать, что ваш покровитель – страшно отсталый: в наш прогрессивный век он совершенно отвергает равноправие женщин, протестует даже против стриженых головок. Ха-ха-ха!.. – очень довольный собственной остротой, сам жезасмеялся он. – Но не верьте ему, мадемуазель Наташа – pardon! – Наталья Владимировна, он совершеннейший профан в этом отношении, как, впрочем, и подобает ученому. Положитесь на мою опытность: когда вы захотите увидеть у своих ножек всю мужскую половину рода человеческого, вы пожертвуете вашими косами. При вашем типе стриженая, вьющаяся головка – это мечта, это греза поэта, это…

– Что будет с мужской половиной человечества, когда Наташа острижется, не знаю, но пока что отдельные представители этой половины и так не прочь рыцарски склонить перед ней колени, – иронически проговорила Катя, несколько раздраженная вниманием, оказанным Наташе.

– Помилуйте, вы знаете, ведь я такой поклонник всего прекрасного…

– Тем лучше, – перебил его Дмитрий Андреевич, видимо, крайне недовольный происходящим. – Раз вы так преклоняетесь перед всем прекрасным, то, конечно, любите и поэзию, а мы вот как раз собираемся заняться ею.

– С удовольствием! Avec plaisir[10]! Поэзия – это так возвышает, точно, знаете… э… э… э… возносишься туда э… э… э… в лазурную высь… – залепетал Жлобин.

– Вот и вознесемся, – холодно проговорил Дмитрий Андреевич, взяв Наташу за руку. – Что ж, может, сегодня и ты наконец прочтешь нам что-нибудь? Пойдем поближе к лампе.

Чтение и декламация стихов служили любимым времяпрепровождением, когда собирался этот маленький кружок. Анюта Страхова читала просто и искренне, как просто и естественно было вообще каждое ее слово, вся ее манера держать себя. Дмитрий Андреевич читал тепло и задушевно, драматические нотки дрожали в его глубоком грудном голосе. Особенно хорошо удавались ему стихотворения Апухтина. Первой вещью, которую в присутствии Наташи декламировал он, было: