Читаем Nathan Bedford Forrest полностью

Будучи кавалеристом, Форрест был мало склонен к безрассудству, свойственному конным солдатам его эпохи. Он часто экономил силы, используя их в качестве молниеносной пехоты, лошади которой использовались для достижения критических точек, где можно было сойти на землю и сражаться за укрытием. Однако независимо от того, был ли он конным или пешим, его цель всегда была наступательной: найти наиболее выгодные позиции, с которых можно атаковать - снова и снова, часто с нескольких направлений сразу. Когда враг обращался в бегство, он иногда преследовал его несколько дней, не прекращая атаки. Как и люди Стоунволла Джексона, только более лично, солдаты Форреста боялись его больше, чем врага, и не без оснований. Нападая на них или стреляя в них своими руками, когда они пытались бежать от сражений, он заставлял их бежать в противоположном направлении. Его любимой военной тактикой было нападение, которому настолько доверял, что применял его даже к нападающему противнику, а не просто ожидал нападения.

Символизируя его отношение к жизни, зарядка также обычно была лучшим средством достижения одной из его главных военных целей. Эта цель и его послевоенное описание стали одной из самых известных в истории формул успешного ведения войны. По его словам, его целью было добраться до критической позиции "первым с наибольшим количеством людей". Однако это было лишь предисловием к его общей цели. Если Шерман дал знаменитое определение войне как "аду", то Форрест дал более конкретное определение, доведя организованный бой до его ужасной сути. "Война, - говорил он, - означает борьбу, а борьба означает убийство".4

Альберт Т. Гудлоу, встретившись с Форрестом после войны на борту парохода, спросил, как ему удавалось выигрывать почти все сражения, несмотря на то, что его почти всегда сильно превосходили в численности. Ответ был как у человека, который не только сражался, но и думал. Он сказал, что большинство мужчин смотрят на поле боя "с ужасом и оцепенением", и поэтому он старался сделать его первое появление "настолько шокирующим для врага, насколько... возможно", бросая "все свои силы против них в самой свирепой и воинственной манере, какая только возможна". Таким образом, он ошеломлял и деморализовывал... в самом начале" и, "с неослабевающей яростью", продолжал деморализацию "постоянным повторением ударов... убивая, захватывая и гоня их без особого труда".5

Форрест был невысокого мнения о догмах Вест-Пойнта, в частности о том, что треть или около того сил командира должна находиться в резерве. В битве при Сэнд-Маунтин он даже отправил вперед ту четверть своего войска, которая обычно держала лошадей остальных, приказав привязать животных к кустам. "Если нас выпороли, - лаконично объяснил он скептически настроенному подчиненному, - лошади нам не понадобятся".6

Его неизменная ярость сочеталась с хитрым единомыслием. Его решения под огнем, как правило, были быстрыми и блестящими, словно он предвидел любое развитие боя. Подчиненные приписывали это очевидное предвидение мозговым приступам "планирования", во время которых он сидел неподвижно, прижав подбородок к груди, или методично вышагивал на улице. Его сосредоточенность была настолько высокой, что во время одной из таких прогулок на свежем воздухе, после того как его неоднократно прерывал кто-то, пытаясь завязать разговор, он одним ударом кулака лишал мужчину сознания и продолжал кружить, перешагивая через распростертую фигуру каждый раз, когда его маршрут приводил его обратно на это место. При этом он ничего не говорил.7

Его хитрость выходила далеко за рамки простой механики боя. Например, он был одним из самых трудолюбивых собирателей и хранителей всех военных ресурсов Гражданской войны, от винтовок до свиней. Он также обладал гением нагнетания страха перед собой среди своих врагов. Из своих лагерей он рассылал тщательно проинструктированных "бродяг", чтобы те распространяли завышенные сведения о численности его войск. Иногда он даже устраивал тщательно продуманные представления такой силы в интересах пленных, а затем позволял им бежать и распространять свои собственные, более правдоподобные преувеличения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное