Натянутый лук

— Следующий пункт, — бодро продолжала Ньесса. — Боюсь, что идея с наемниками — чистой воды фантазия. Поэтому не стоит даже ее обсуждать. Нанять людей, которым мы можем доверять, доставить их сюда и так далее… это все несущественно. Мы не можем использовать наемников по одной простой причине: у нас нет денег. Итак, мы плавно переходим к основному вопросу, который необходимо сегодня обсудить, а именно — к бюджету. Если мы продолжим сорить деньгами, как фермер на ярмарке, и не сократим эти проекты, то обанкротимся за несколько месяцев.

— Продолжайте, — сказал человек на противоположном конце стола.

— Я отменила несколько проектов, — сказала Ньесса. — Форка, мне очень жаль, но вам придется отложить постройку амбаров для зерна. И перенесем выплату по необеспеченным ссудам на более поздний срок. Если мы приостановим эти проекты и срежем все пустые траты до самых костей, у нас будет шанс не обанкротиться к концу месяца. Очевидно, это не принесет дивидендов в обозримом будущем, что означает, что мы вынуждены будем продать акции по низкой цене. Следовательно, у меня не остается иного выхода, кроме как попытаться скупить большую часть акций самой.

— Как все просто, — пробормотал Горгас. — Во-первых, из-за отмены проектов будут убиты сотни людей. А все, что нам нужно, это одно большое сражение, и мы снова на коне. — Он склонился над столом. — Ньесса, ты что, вообще ничего не понимаешь в войне? Или ты просто закрываешь на нее глаза, надеясь, что она исчезнет сама по себе?

Посмотри на это с другой точки зрения. Чем слабее мы становимся, тем сложнее нам заниматься торговлей, что означает снижение доходов и дальнейшее сокращение бюджета. Нельзя вести войну в лучших традициях счетной палаты, эти правила здесь не срабатывают.

— Глупости, — ответила Ньесса. — Вся наша жизнь — война. В той или иной степени. Мы воюем с чужими банками. Просто нынешняя война идет в трех измерениях, а не в двух.

По иронии судьбы первый корабль, приплывший на Шастел, назывался «Репрессалия», несколько дней спустя к нему присоединились «Бабочка», «Истинная добродетель», «Возвращение» и «Равная мера». Экипаж состоял из островитян и иностранцев, и первое, что они сделали, это принесли свою каперскую жажду в обычно тихие и уютные постоялые дворы на Шастеле.

Единственным исключением был корабельный гардемарин с «Возвращения». Он дошел до средней калитки, поднялся по ста пятнадцати ступенькам в крытую аркаду и остановился, чтобы спросить, как пройти к факультету прикладной философии. Человек, показавший ему дорогу, был озадачен необычным сочетанием третьесортного оружия, аккуратно подстриженных, коротких седых волос и акцентом образованного перимадейца, но ему совсем не хотелось вмешиваться, поэтому он ничего не сказал. Незнакомец, которому удивительным образом удалось подняться по лестнице, даже не запыхавшись, вежливо его поблагодарил и бодро зашагал к зданию факультета, оставив озадаченного шастелца наедине со своими размышлениями.

У ворот факультета перимадеец снова остановился и спросил швейцара, где найти доктора Геннадия.

— В разных местах, — ответил тот. Как большинство швейцаров на Шастеле, он был отставным парламентским приставом, вполне способным узнать пирата с первого взгляда, и алебарда, стоящая около стены, явно была не просто сувениром. — Сначала скажите, что вам от него нужно. Потом посмотрим.

Перимадеец улыбнулся.

— Конечно. Я его кузен. И конечно, — продолжал он, прежде чем швейцар успел открыть рот, — вы не поверите мне на слово, поэтому я останусь здесь, под вашим присмотром, а вы пошлете к доктору мальчика с просьбой уделить свободную минутку для Олибраса Морозина.

Мальчика сразу же послали. Через пару минут он вернулся, с трудом поспевая за доктором Геннадием, который развил буквально феноменальную скорость.

— Олибрас? — выдохнул он, облокачиваясь на перила. — Ты ли это?

— Привет, Тюдас, — ответил незнакомец. — Ты, кажется, поправился, не так ли? Немудрено, прошло уже тридцать лет.

Геннадий остановился и набрал в легкие побольше воздуха.

— Значит, ты жив?

— Как видишь. И ты тоже. Я всегда говорил, что если мы проживем достаточно долго, то в конце концов у нас появится что-нибудь общее. Пригласи меня зайти — или выгони, пока этот швейцар не испепелил меня огненным взглядом.

— Я… конечно, проходи.

Геннадий кивнул швейцару, тот кивнул в ответ и удалился, как пес, которому не разрешили кусать гостей на субботнем обеде.

— Сюда, Олибрас, рад тебя видеть.

— Правда? — пожал плечами Олибрас. — О вкусах не спорят. Я что-то не припоминаю, чтобы мы в прошлом сильно любили друг друга.

Геннадий недовольно скривился.

— Хорошо, — сказал он, — но сегодня утром я еще считал, что у меня не осталось семьи, а теперь откуда ни возьмись появился ты.

— Верно, — откликнулся Олибрас. — Кстати, а что за смешное имя? Когда мы встречались последний раз, ты был старым добрым Тюдасом Морозином. Полагаю, это как-то связано с магией.