Натиск на Закат

Любой бы из тех Иванов, кто помнит своё родство, психанул бы на месте Ивана Белова, но его имя дано было ему по настоянию родной матушки, и крещён он был по её желанию, и остался он в неведении о своём истинном имени, что мог бы дать ему отец. Возможно, двойственность его внутреннего мира или, вернее, духовное наследие и воспитание, полученное от язычника и христианки, приучило его думать и сохранять хладнокровие. Такая двойственность, может быть, и хороша для размышлений человека, пришедшего к атеизму, во время отдыха после боя, но в критических ситуациях им руководила иная сила, для которой он, хотя и имел множество определений, связанных с честью, присягой и традициями, но так и не выбрал единственного и самого верного.

— Если не желаешь, можешь катиться на все четыре стороны! Удерживать не буду. Только ответь мне на один вопрос: твои предки-старообрядцы помнят, откуда в Сибирь пришли? Или как все — вспоминают лишь два-три поколения прадедов?

— Мои помнят. Многое помнят, аж до времён Алексея Михайловича. Из Устюга бежали мои предки.

— А в Устюг откуда пришли?

— Отец сказывал, из-под Новгорода Великого.

— А в Новгород?

— Спроси, чего полегше, капитан.

— Новгород-то Великим был, но не вечным. Строили его и жили там те, кто смог прийти с Запада. Западные славяне. Тех, кто не смог прийти, тех порезали или онемечили. Дело твоё: можешь плюнуть на наше дело. Иди, спасай свою душу и чистую веру.

— Не кипятись, капитан. Ты обо мне ничего не знаешь, кроме моего имени. Я ж тебя никогда не подводил. Ну, не знаю о западных славянах. А ты меня готов к стенке поставить!

— Такого не говорил и не думал. Не твоя вина, что ты не знаешь истории. Нам Якун только что рассказал, откуда есть, пошла русь. Неужели не понял.

— Не понял. Гундосит сильно.

— Навостри слух. В их речи много носовых звуков. Копылов отворил дверь баньки, и сразу повеяло родным чистым духом. Белов нашёл подходящий уголёк, и, устроившись у оконца, начал быстро рисовать на листе пергамента как угольком, так и пальцами, моментально почерневшими от угля. В считанные мгновения он выявил характерную форму головы чертовки, высветляя хлебным мякишем надбровные дуги, щёки.

— Эвона как! Це ж та дiвчина-царiвна! — воскликнул Копылов. — Кто ж тебя так научил рисовать, капитан?

— Недолго учился, всего-то год. Русаков Николай Афанасьевич учил меня. Великий русский художник.

— Что-то не слышал о таком. И в Третьяковке такого нет. Жил почти рядом и частенько там бывал, — сказал Сергий.

— Эвона как! — вслед за Копылов насмешливо произнёс Белов. — А мы-то думали, что ты из таёжного скита носа не высовывал.

Командир прищурил глаза, глядя на свою работу, и вновь продолжил рисовать по памяти личико таинственной чертовки.

— Хорошо! — на вологодский манер произнёс Копылов, — Дрянь к дряни, а талант к таланту липнет.

— Какая-то сволочь донесла на учителя, — в голосе Белова была слышна нескрываемая горечь и боль утраты дорогого ему человека, — Оклеветали и арестовали его как врага народа. Слух прошёл, что в самые первые дни войны расстреляли Николая Афанасьевича.

Дверь баньки распахнулась наружу — и влетел запыхавшийся Илья.

— Таащ капитан, на минутку отлучусь. Свидание Ярославе назначил. Сувенир подарю.

— Разрешаю, но только на минутку, не боле.

Счастливый Геруа убежал, и не прошло двух минут, как капитан пожалел о разрешении, что выдал бывалому солдату: в баньку ввалились два рыцаря, отец и сын, в полном рыцарском облачении. Пришли учиться военному делу.

— Эх! — вздохнул Белов и приказал: — Снимайте ваши шлемы! Учиться будете за стенами вашего замка.

Когда Никлотов Старший снял шлем, капитан показал ему рисунок с ликом чертовки.

— Шевалье, не видел ли ты когда-нибудь эту даму?

— София? Это же София! Моя ромейка! — вскричал шевалье Иван и грозным голосом спросил: — Ты с ней встречался, сир-капитан?

— К моему сожалению, встречался. Скажи-ка, а кто такой Дженерал Мейджор Джонни?

— Насильник он! Жалею, что только его зарезал. Оставил другого в живых. София не позволила мне убить второго насильника. Оба — из находников. Служки из Божьего Храма. Так мне поведала София. Велела мне покинуть Константинополь. А по наущенью второго находника ромеи ловитву за мной начали. Вельми заметен был мой красный плащ. Еле утёк от них.

— А кто тебе карту дал? Ту, что сгорела в твоей башне?

— Никто не давал, я сам взял её у насильника. На память.

Задал бы капитан ещё несколько вопросов, но в следующее и последующее мгновения они услышали мощные взрывы; прилетело что-то тяжёлое — и баньку тряхнуло; свет померк: оконце забило землёй. Сержант Копылов рванулся открыть дверь и не смог даже сдвинуть её, о чём доложил командиру.

Сергий крикнул:

— Через крышу!

Копылов проворчал:

— Здесь не банька, а дот. Настил брёвен и крыша из свинца. Легче дверь срезать.