Натюрморт из Кардингтон-кресент

Ленч прошел в таком же гнетущем молчании, что и завтрак. Эмили сидела за общим столом скорее из желания бросить вызов, ничуть не заблуждаясь на тот счет, что здесь ей будет так же неуютно, как и в одиночестве у себя в комнате. Второй причиной было ощущение того, что капкан вокруг нее сжимается все теснее, и если только не отыщется какой-то выход, ее непременно обвинят в убийстве мужа.

Шарлотта рассказала ей о том, как, проследовав за Тэсси по пятам, выяснила, что, собственно, представляют собой ее ночные прогулки и откуда берутся пятна крови на ее платье. Потому что трудные роды — вещь довольная грязная. В свете лампы послед может выглядеть как кровавое пятно. Неудивительно, что на лице Тэсси застыло выражение блаженства: ведь она только что стала свидетельницей появления на свет новой жизни. И как это далеко от безумия, в котором ее подозревали!

Этим утром в дом заглянул Томас: поговорил с Шарлоттой и, никому ничего не сказав, снова ушел — по всей видимости, по делам. Хотя, если быть до конца честной, Эмили не знала, о чем еще она могла его спросить.

Безучастно гоняя по тарелке кусок холодной курицы, она из-под ресниц обвела глазами стол. Тэсси была в полном рассудке и как будто светилась изнутри счастьем, которое были бессильны погасить любые беды других людей. Эмили даже была готова за нее порадоваться, и лишь какая-то крошечная часть ее «я», которую она с удовольствием вырвала из себя, испытывала нечто вроде ревности. Впрочем, у нее как будто камень с души свалился: ведь теперь отпал повод подозревать бедняжку Тэсси и в убийстве Джорджа, и в убийстве Сибиллы. Эмили же не хотелось, чтобы этот повод вообще когда-либо существовал. Скорее, причиной стал рассказ Шарлотты о странном эпизоде на лестнице, и вот теперь он прояснился, причем самым неожиданным образом.

На дальнем конце стола, сверкавшего белоснежной скатертью и георгианским столовым серебром — правда, несмотря на лето, без каких-либо ваз с цветами, — сидела старая женщина в черном, глядя перед собой водянисто-голубыми глазами. Судя по всему, она до сих пор оставалась в неведении относительно намерения Тэсси выйти замуж за помощника викария, равно как капитуляции Юстаса и тех причин, что подтолкнули его к такому решению. И уж, конечно же, относительно ночных вылазок Тэсси. Потому что знай она обо всем этом, на ее лице читались бы не только холодная неприязнь и нескрываемая спесь. Впрочем, нетрудно было предположить, что за этим ледяным фасадом скрывается нечто большее, а именно леденящий душу страх. Ведь что ни говори, а под крышей их дома было совершено два убийства. Даже Лавиния Марч была бессильна притворяться перед самой собой, будто в их доме поселилась некая посторонняя сила. Так что убийца — наверняка один из домочадцев.

Правда, Эмили предпочитала помалкивать о своих переживаниях. Душевные муки не смягчили ее сердца, не прибавили понимания того, что кто-то другой тоже может страдать. Она догадывалась, что в глубине души Лавиния наверняка воспринимает случившее как величайшую трагедию своей жизни, трагедию таких масштабов, что ей ни к чему чья-то жалость, и одновременно бессильна прочувствовать ее сполна. В свою очередь Эмили была бессильна ощутить в душе сочувствие к той, кому оно было неведомо. Более того, она предпочла бы, чтобы убийцей оказалась именно Лавиния, хотя и не смогла бы назвать причин, почему, равно как и каких-нибудь доказательств ее вины. Миссис Марч была единственной в этом доме, чья вина не причинила бы ей самой душевных мук. Эмили мысленно перебрала все возможные доводы в пользу своей правоты, но ни один ее не устроил.

Как будто догадавшись, о чем она думает, старуха подняла глаза от тарелки и смерила ее ледяным взглядом.

— Полагаю, Эмили, что завтра после похорон вы вернетесь к себе домой, — сказала она, высокомерно выгнув одну бровь. — Думаю, при необходимости полиция отыщет вас и там, хотя, похоже, полицейские не слишком утруждают себя поисками.

— Разумеется, я здесь не останусь, — холодно бросила в ответ Эмили. — Я только потому здесь и задержалась, что так было удобнее для полиции. А также для того, чтобы поддержать семью в трудную минуту. Думаю, обществу нет нужды знать, насколько мы все неприятны друг другу и как вместо поддержки и сочувствия, наоборот, отравляем существование своим близким. — Эмили сделала глоток вина. — Хотя, скажу честно, мне непонятно, откуда у вас такая уверенность в том, будто полиция бессильна раскрыть эти убийства.

Эмили нарочно употребила это ужасное слово, чтобы посмотреть, как лицо Лавинии сморщится в гримасе отвращения.

— Полиции наверняка известно гораздо больше, чем они вам говорят. А вот нам наверняка скажут. В конце концов арестуют ведь кого-то из нас.

— Неужели? — сердито вмешался Юстас. — Вы забываетесь, Эмили. Такого рода ремарки совершенно ни чему, тем более за столом.