Натюрморт с яблоками

— Простите… Я не хотел… — Ли-Маров почувствовал, как кровь хлынула к его лицу. Даже при красном свете фонаря наверняка была заметна краснота лица.

— Ладно, ладно, — женщина слегка рассмеялась и, промыв фотографию в воде, кинула его в раствор фиксажа. — А ты уже целовался? У тебя есть девушка?.. Ну, что молчишь? Гм, я тебя смущаю?.. Ладно, ладно, не буду… Твой портрет пусть закрепляется. Ну пойдем отсюда.

Они вышли в гостиную и Эмилия вымыла руки, поставила на газ чайник.

— Сейчас мы с тобой выпьем по чашке кофе, — сказала она.

Пока хозяйка возилась с приготовлением кофе, Дмитрий разглядывал на стенах фотографии. Проселочная дорога, степь, деревья, городская улочка, река… Портрет девочки. Много портретов женщин, мужчин, стариков. Вот еще портрет молодой женщины с полуобнаженной грудью, лицо очень знакомое, ах, это же сама Эмилия. Он почувствовал, что снова краснеет и поспешил перейти к другой фотографии с изображением трех яблок. Натюрморт заснят с нижнего ракурса, фрукты лежат на стеклянном столе, но такое впечатление, будто они парят в воздухе. Он вернулся к портрету девочки, очень земному и светлому. Растрепанные волосы, загорелые полные щеки, веселые, озорные глаза. Девочка похожа на Эмилию.

— Это моя дочь, — сказала хозяйка и достала с полки журнал «Контрапункты современной фотографии», нашла страницу, где был помещен портрет девочки. В журнале портрет выглядел еще лучше. — Я очень дорожу оценкой моего творчества профессионалами. Даже ездила по приглашению журнала в Прагу, и сам корифей Йозеф Вашку пожал мне руку, вручая памятную бронзовую медаль. Хочешь посмотреть? — Эмилия открыла картонный коробочек и подала Диме, отдающую тусклым блеском, круглую медаль. На ней был отчеканен профиль пожилого человека.

— Кто это? — спросил он.

— Мирослав Дворжак, известный чешский фотохудожник, сидел в фашистском концлагере, умер от ран в 1960 году. Это был конкурс его имени.

Эмилия поставила на столик чашки с кофе.

— То, что снимаю по школам — не ахти какое творчество, — проговорила она с грустной ноткой в голосе. — Но тоже надо делать хорошо. И в школах встречаются интересные типажи.

Они сидели рядом, их отделяло расстояние в пол-локтя. Дмитрий пил кофе, но не ощущал его вкуса, он думал о женщине, сидящей на диване так близко, улавливал ее теплое дыхание, тонкий запах духов. Отпивая машинально горячий кофе, он разглядывал пред собою на стене портреты мужчин, солидных, таинственных, умных, красивых. Кто-то из них несомненно был мужем Эмилии. И от этой мысли, женщина рядом казалась Дмитрию совершенно недосягаемой, как утренняя звезда на небе — Венера. Потом он ушел.

Отец Димы работал на кирпичном заводе инженером, мать преподавала в школе физику. Отец время от времени пил, хотя на заводе его ценили как классного специалиста. Он никогда не буйствовал, не шатался по улицам, не валялся в канавах, а тихо сидел с бутылкой и закуской в холодной баньке в глубине двора. Мать считала пристрастие отца к спиртному болезнью и молча сносила беду. А сын больше пропадал с удочкой на реке, его мысль при этом раскачивалась на поверхности воды и уносилась по течению неизвестно куда.

В ту ночь Дима не спал, все думал об Эмилии, ее фотографиях, странных пейзажах, красивых мужчинах и трех улетающих в небо яблоках. Обуреваемый бесконечными волнениями, он вышел во двор. В баньке горел свет. Дима заглянул в окошко. На скамье сидели родители. Отец с взъерошенными волосами уставился куда-то в одну точку, обняв мать за плечи, а та что-то говорила с таким печальным и нежным видом на лице, какая бывает только у святых мадонн в картинах итальянских художников эпохи Возрождения. Он вернулся в дом, лег, рассмеялся тихо неизвестно чему и тотчас заснул.

А на следующий день, как было условленно, Дмитрий вновь отправился к Эмилии — за своей фотографией. Он был одет во все выглаженное и чистое — светлые брюки, белая рубашка, на ногах — начищенные туфли. Он шагал скорым шагом и сердце его учащенно билось. Он не заметил, как затормозила рядом машина «Шкода». Эмилия высунула голову из окна дверцы, бросила: «Давай, садись быстрей!»

— Хочу заснять грозу, — сказала она, когда парень уселся на сиденье рядом, и надавила на газ. — Еле дождалась тебя. Не знаю, удастся ли на этот раз поймать состояние.