Натюрморт с удилами

Ивлин в поисках объяснения этого феномена дает волю фантазии, когда утверждает, что даже обычные крестьяне тратят на картины по две или даже по три тысячи фунтов (огромная сумма, равная стоимости одного морга^{27} сада или почти трех моргов луга), поскольку через некоторое время могут перепродавать свои «коллекции» со значительной прибылью. Английский путешественник ошибается. Картины на самом деле являлись предметом спекуляции, но это отнюдь не было лучшим способом размещения капитала. Гораздо выгоднее было давать деньги в долг под процент либо приобретать, скажем, акции.

В одном можно быть уверенным: живопись в Голландии была вездесущей. Художники, казалось бы, стремились увеличить видимый мир своей малой родины, многократно умножая действительность в тысячах, десятках тысяч полотен, на которых были запечатлены морские побережья, пойменные луга, дюны, каналы, широкие горизонты и виды городов.

Бурный расцвет голландской живописи в XVII веке не связывается с именем какого-либо одного могущественного покровителя, какой-либо одной выдающейся личности или организации, которая укрыла бы творцов плащом своей добродетельной опеки. Мы привыкли к тому, что когда говорим о каком-либо золотом веке в истории культуры, то всегда ищем Перикла, Мецената либо семью Медичи.

В Голландии было по-другому. Герцоги Оранские^{28} будто бы и не замечали отечественного искусства: Рембрандта, Вермеера, ван Гойена и многих других. Они предпочитали ему представительную барочную живопись Фландрии либо Италии. Когда Амалия ван Сольмс, вдова герцога Фридерика Генриха, пожелала украсить свою загородную виллу, то остановила свой выбор именно на фламандском художнике, ученике Рубенса Якобе Йордансе^{29}, создателе произведений чувственных, огромных и тяжеловесных. Так что богатые заказы двора местным художникам не светили. Немногочисленное и лишенное политического влияния дворянство также не проявляло желания поддерживать искусство своей страны или хотя бы оказывать влияние на формирование мод и вкусов. Наконец, Церковь, бывшая во всех иных странах традиционным могущественным покровителем художников, перед голландскими творцами закрыла двери своих святынь, блиставших достойной суровой кальвинистской наготой.

Поэтому возникает вопрос, какова была материальная ситуация голландских художников и чем вызывалась их огромная продуктивность — уж, наверное, не одной идеальной любовью к красоте. Ответ наш будет непростым и, к сожалению, не вполне однозначным. Мы приговорены к использованию неполных, фрагментарных и даже с трудом перелагаемых на современный язык данных.

Члены гильдии святого Луки^{30} — это гордое название могло, впрочем, обозначать также евангельское убожество — считались ремесленниками и происходили исключительно из низких общественных слоев, то есть были сыновьями мельников, мелких торговцев и кустарей, хозяев постоялых дворов, портных и красильщиков. Именно таким, а не иным был их общественный статус. Их произведения, наверняка доставлявшие эстетическое наслаждение, были в то же время и товаром, подчиняющимся законам рынка, безжалостным законам спроса и предложения.

«Все, что является предметом обмена, должно быть сравнимо между собой. Для этого служат деньги, ставшие до известной степени посредником», — говорит Аристотель. Наши дальнейшие рассуждения будут по необходимости следовать извилистым меандром посреди наводящих скуку чисел, будут попыткой собрать воедино рассыпанные камешки в возможно более разумное целое.

Трудно оценить, каковы были расходы на содержание «средней» — страшный термин, придуманный статистиками, — голландской семьи ремесленника в рассматриваемый период. Мы не знаем розничных цен многих предметов первой необходимости, а только оптовые цены. Зато мы знаем, что расходы на содержание семьи с конца XVI до середины XVII века выросли почти в три раза. Деньги теряли ценность, заработки росли, однако несоразмерно с инфляцией. И, как водится, состояния и капиталы богачей увеличивались, однако область бедности и даже нищеты оставалась значительной.

Как разобраться в ситуации — изменчивой, как сама жизнь? Какие тонкие измерительные приборы следует употребить, чтобы уловить смысл экономических явлений во всей их сложности, к тому же — в конкретное время и в конкретном месте? На основании имеющихся данных можно, например, сказать, что в таком-то и таком-то году дом в Амстердаме стоил столько-то и столько-то. Немного! А социологи, в особенности их странная мутация — представители «социологии искусства», сыплют как из рукава флоринами и гульденами, чтобы блеснуть перед читателем и придать своему убогому знанию великолепие точной, почти математической науки.