Натренированный на победу боец

Она выбежала на балкон, на ее столе под стеклом лежали снимки и засушенные листья, я рассматривал снимки, некоторые доставал прочесть, что на обороте, и засматривался на ее узкую спину, так живо и упруго наклонялась, она кричала своему суженому вниз, что, конечно, проспала, пусть он едет один, и смеялась – так он огорчался и грозил ей, она смахивала с глаз смоченные волосы и показывала ему худой кулак, словно родители дома и могут услышать, постукивала голой коленкой о железный балконный пруток, не поворачиваясь, перехватывала мою руку, восходящую под халат: ну ты что?!

Она махала ему, пока видела, прищурясь, взглянула на противоположные окна, прошла к зеркалу. Осторожно, словно с обожженной кожи, сняла халат и стояла на свету, чуть поворачиваясь, унимая в руках неясные движения, и свет красил ее золотым, желтым, розовым, синим, с улицы пахло мокрой мостовой, сырыми листьями, улица еще толком не проснулась; она, замерев, смотрела на себя, а затем важно объявила, что настал час расплаты – подбежала и колотила за то, что подсматривал, за то, что приставал и появляюсь раз в полгода, и еще сопротивляюсь, и не признаю, отбивалась сама, задыхаясь от смеха, теряя силы, вкрадчиво просила прощения, коварно пытаясь вырваться и снова обещала: в последний раз; ночью она просыпалась, как только просыпался я, вдруг сказала:

– Если я вижу тебя во сне – ты никогда не подходишь. Куда ты там смотришь? Ложись.

– У тебя под окнами какая-то подсобка.

– Палатка, продают торты.

Ее родители ездили на дачу, но там не работал телефон, они никогда не говорили, когда назад, и я уходил рано, к открытию метро, бормоча покаянно вахтерше: надо встречать поезд, – она зло молчала, лязгая цепью, замыкавшей дверь.

Тогда я вдруг почуял, как там он один, скулит, опрокинул воду, и бросился домой, пьяно щипало в глазах – щенок забарахтался в ногах, я валял его на спину, разрывал молочный пакет; я, уходя, настлал ему газет, я заметил: они испачканы кровью, щенок хлебал свое пойло, выпятив лопатки.

– Покажи свои лапы… Это? Я виноват. Я не думал, что так дойдут скоро.

Комната похолодала, чужая, запер дверь, отодвинул от стен диван, шкаф, тумбочку, холодильник. Щенок мешал. Левая сторона от двери до окна. И правая. Под окном. Батареи. Стены.

Ход – один, над трубой, отопление. Свежий, но разработанный, грызла не одна. Вещи я перебрал на диване. Диван промял дважды. Снял занавески, их нельзя посмотреть раз и успокоиться – отвлекают. Особо – холодильник. Надо сразу исключить гнезда.

– Надо исключить гнезда.

Щенок забоялся двери, я запоздало присел – щель. Но вроде еще не время. Подсадил щенка на диван.

– Дверь мы с тобой просто забыли. – Снял с батареи половую тряпку и плотно натолкал ее в ход над трубой, начерно. Освободить спину. Подкрался к двери – постучали.

Соседка, вежливая старуха:

– Чайник твой вскипел. Сколько собак завел?

– Одна. Вон он.

– Какую одну? А с кем же ночью носился? Визжали! В коммунальной квартире хочешь собаку держать – бери у соседей согласие. У меня аллергия на шерсть. Видишь, шея опухла?

Я затворил дверь и – пальцы на нижнюю кромку. Грызли. Все хуже.

До ночи я начинил битым стеклом ход над трубой, посмотрел кухню, трубопроводы ванной и туалета, дырок полно. Есть хорошее правило борьбы с грызунами: надо защищать тот простор, который ты можешь защитить, а не тот, что тебе необходим для жизни, про все остальное достаточно знать.

Подмел лестничную клетку, на совке посмотрел пыль – да.

– Можешь не подметать, – погрозила старуха. – На собаку нужно разрешение.

Чтоб жить, я отгородил место в углу, положил постель себе и щенку. Выгнул шею настольной лампе, чтоб свет падал на нас, взял черенок от лопаты и пробил его макушку гвоздями «соткой» – гвозди растопырились жалами. Выпросил у бабки стакан муки. Когда соседи отошли ко сну, насеял муку под нашей дверью на плиточный пол. И включил потушенный бережливой рукой свет на лестничной клетке.

– Сегодня пересидим. Завтра погуляем.

Я немного почитал на ночь про собак. Сидели на свету, как в шатре. Щенок беспокоился, мешал мне слушать. Я прилаживался дремать, но не закрывались глаза. Потолок? Подоконник? Что я забыл? Неужели я должен простукать полы? Я и так много работал. Как умел.

Щенок встрепенулся и полез через меня, охватывая поводком.

– Дай послушаю.

Его влекло к двери, я намотал поводок на трубу. Щенок прыгал на поводке, труба словно гудела, он злился и рычал на меня.

– Пересидим!