Нация. Апокалипсис. Том третий

– Так вот: всякая жалость и прочая мораль здесь не уживаются. Особенно это касается молодых руководителей, которые начинают жить на широкую ногу. Я это говорю не потому, что хочу ущемить кого-то в своих правах, кого-то победить, нет, просто люди сами выбрали то, к чему у них лежит душа. Скажу тебе больше: сейчас никакие формы человеческого сознания уже не регулируются благожелательностью, а напротив, всячески разрушаются. А это значит, что из человека можно вылепить всё что хочешь: от преступника до государственного деятеля. Хотя сейчас эти слова приобрели статус синонимов: по мере потребности они плавно перетекают из одного состояния в другое. Но, как говорится, что хотели, на то и напоролись.

Слушая Николая Петровича, Егор думал о том, что приходит время, когда человеческий разум может находиться в смертельной опасности, поскольку нынешняя власть хочет сделать из народа не просто неграмотных и неразумных людей, а тупых потребителей, которых можно контролировать и направлять хоть куда, выдавая «солому слов за зерно вещей». Они делают всё, чтобы люди разучились мыслить и рассуждать, а душа уподобилась хладному пеплу; при этом им абсолютно всё равно, что все народы подвергаются смертельной опасности.

– Эти диванные либералы ещё покажут! – распыляясь, декламировал Николай Петрович.

– Страшные вещи говорите, – слушая тестя, проговорил Сомов.

– Никаких страшных вещей я не говорю. Что плохого, что к власти приходят новые руководители, пусть и либералы?

В эти минуты Сомов подумал о том, что для одних наступило время смирения перед неисповедимой судьбой, а для других – безграничная власть и высокомерие по отношению к тем, кто ещё вчера казался родным и близким, положительным и рассудительным… Прервав свою мысль, он сказал:

– Так-то оно так, конечно.

– А если так, – не унимался Николай Петрович, – то с новыми руководителями появляется и новый тип отношений и рассуждений – это же логично. Другое дело, какая роль у этих руководителей отводится примату разума. Как они смотрят на это с высоты, так сказать, новых общественных отношений?

– В этом-то вся и беда, – с неким сожалением проговорил Сомов. – Что мы хотим, если нынешние руководители предлагают народу не блага, а свои страсти и предрассудки, на коих зиждется весь западный мир, причём далёкий от всякой справедливости и правосудия.

– Согласен, согласен, – перебив Егора, проговорил Максимов. – Поэтому мы и видим, что делается вокруг: кругом анархия, смятение умов… по-другому, извини, быть уже не может – капитализм на дворе! Нравится, не нравится – танцуй, моя красавица.

– С такими законами страна долго не продержится! – подыскивая нужные слова, проговорил Сомов, – придёт время, и всё рухнет как карточный домик.

– На наш век хватит, персты им в язвы, – махнув рукой, с неким оптимизмом проговорил Николай Петрович, надеясь, видимо, на что-то лучшее. – Сейчас надо деньги зарабатывать – вот что я скажу. Бизнесом заниматься. А не рассуждать: ой, какие мы бедные и несчастные; ой, какие у нас законы…

Наступило молчание.

– Я, если честно сказать, думал, на Украине обстановка другая.

– С какой это стати, что на Украине она должна быть другой? – обращаясь к зятю, с нескрываемым удивлением спросил Максимов. – Мы, что, на другой планете живём, что ли? – Не дождавшись от Егора никаких слов, он продолжил: – Сейчас, Егор, каждый сам за себя. Короче, кто выживет, тот и жить будет. А тебе ещё вон детей подымать…

– Вот именно: «выживет», – с огорчением проговорил Сомов.

– Других слов, извини, у меня нет.

– Извиняться не надо.

– Ну, знаешь, мало ли! Я человек простой, что думаю, то и говорю; а потом многие обижаются – вот, мол, такой сякой… нравоучения всякие читает.

– Ничего плохого вы не сказали, – глядя на тестя, проговорил Сомов. – Впрочем, нового тоже. В истории всё это было, и не раз.

– Что было?

– Не что, а кто. Те, кто обещал народу духоподъёмными лозунгами «золотые горы». Да что про это говорить, вы сами всё хорошо знаете. Тем более что про то написаны тысячи книг.

– Ну, в этих книгах тоже, знаешь, всякого вранья хватает, – махнув рукой, проговорил Николай Петрович. – Морочат людям головы… Как послушаешь этих писак, так и хочется сказать в их адрес бестактность… Угодничество и малодушие – вот их вся работа. Всё, что они умеют делать, – так это врать да фантазировать; на большее они не способны.

Слушая тестя, Сомов вспомнил почему-то Пушкина, его смелые рассуждения относительно гражданского долга писателя, где важная роль отводится правдивому воссозданию человеческой жизни.