Нация. Грехопадение. Том второй

В эти ночные часы Наталья и Лиза уже спали. С момента пребывания в Красноярске-26, Лиза чувствовала себя значительно лучше, и это радовало родителей. Но занятия в школе, к сожалению, сказывались на её здоровье: часто уставала, и эта усталость (как говорили врачи) провоцировала разного рода недомогания, выявить которые было слишком сложно. С этим фактом, конечно, мириться совсем не хотелось, поэтому постоянно искали разного рода компромиссы. Какого-то особого графика для её режима не было, а вот спать укладывали пораньше, зная, что сон лечит, причём, как хороший доктор, восстанавливая жизненные и биологические ресурсы. Наталья как педагог прекрасно знала многие тонкости этого непростого дела, как и то, что ребёнок в состоянии бодрости тонко реагирует на все происходящие процессы; особенно в этом плане подвержена нагрузке центральная нервная система, которая постоянно находится в состоянии деятельности. Поэтому, естественно, к вечеру ребёнок не только был возбуждён, но и подвержен отрицательной энергии. Сон в этом случае не только благоприятствовал Лизе, но и помогал восстановлению жизненных ресурсов. Надо сказать, что в этом отношении Егор и Наталья были не только требовательны к дочери, чтобы соблюдать тот или иной режим, но и строги, в первую очередь к себе, чтобы не уходить от намеченных целей, направленных на выздоровление Лизы. И результат их радовал.

Временами, не спеша перелистывая страницы журнала «Огонёк», Егор отвлекался от чтения и о чём-то размышлял. Думал ли он о работе, семье, стране или о чём-то другом – неизвестно. Но в этих думах что-то волновало его, что-то беспокоило. Взгляд то останавливался, то с новой силой устремлялся в текст, находя в строках то, что могло бы его заинтересовать. Подобно разговорному языку, читая, Сомов чувственно проникал в окружающую действительность. Чувствовалось, что иногда его сердце просто выпрыгивало из груди – настолько, видимо, поражали его новые набирающие силу ветры перемен. Это касалось всех сфер общественной жизни: политики, науки, культуры и так далее, где наиболее смелые представители этих направлений начали быстро нащупывать «границы дозволенного». Из всего того, что было прочитано только за последние два-три месяца, он узнал о том, что не могло присниться и во сне, о чём и не подозревал. И всё потому, что с самого детства вбивали в мозги людям уверенность в великом могуществе Советского государства, а оказывается, только сейчас, благодаря перестройке и гласности, он узнал о том, что это пустые и насквозь лживые слова. Сеять мифы, как оказалось, значительно легче и проще, чем что-то делать для народа. И, что самое страшное, со всем этим предстояло жить.

В «Огоньке» его заинтересовало интервью с академиком Татьяной Ивановной Заславской «Народ безмолвствует».

«Какое общество – такая и наука, – читал он. – В 50-60-х годах чиновники установили, какой должна быть та или иная наука. Решение выйти за пределы этого круга решительно пресекалось. Идеологи преследовали “еретиков”, требовали, чтобы те отреклись от своей научной веры. Те, кто не отрекался, погибали».

«Да, как всё же мы мало знаем, – закрывая и откладывая в сторону журнал, подумал он, – а ведь всё могло быть иначе».

Приподнявшись со стула и подойдя к окну, он был вновь увлечён воспоминаниями: точно так же он стоял в своей квартире у окна, но только в Припяти, в ночь с 26 на 27 апреля 1986 года. Глядя вдаль, он вновь вспомнил катастрофу на Чернобыльской АЭС и всё то, что было связано с этим событием.

«Нужно быть большим изобретателем от литературы или фантастом, – подумал он в этот момент, – чтобы придумать такой “сценарий”. Или на худой конец нужно обладать каким-то нечеловеческим прозрением, чтобы набраться смелости высказать эту мысль кому бы то ни было, так как в её очевидность вряд ли кто-то бы поверил, слишком жестокой и бесчеловечной она была. Но это было. И всё благодаря той системе, той закрытости и консерватизму чиновников и учёных, которые не желали, да и не желают по-новому жить и мыслить. А что может быть опаснее этой тенденции? Вот и не прислушайся к словам Горбачёва! Об этом, кстати, Горбачёв говорил и в Красноярске, будучи с визитом 12 сентября. “Перестройка нужна, – вспомнил он слова генсека, – но, к сожалению, начальство плохо перестраивается, и всё остаётся по-прежнему. Куда ни глянь – всюду перекосы”».

Все эти запутанные мысли всё сильнее и сильнее входили в жизнь Сомова, а понять и принять их было для него очень непросто.