Нация и сталь

Кто знает, какие тайны души самого Альфреда Круппа и членов его семьи, всего немецкого народа проявились именно в том, что самому разрушительному орудию, способному на многие десятки километров бросать на головы солдат многотонные бомбы, дали нежное женское имя Берта? Может быть, в разрывах снарядов крупповской одинокой душе слышались увеличенные в тысячу тысяч раз отзвуки разбитого зеркальца, упавшего с дамского столика в супружеской спальне в Садовом домике, и в этой ноте одиночества сплелись и вопли отчаяния юного Вертера, и многое, многое другое? Как знать? Как знать? Но если имя и есть миф, а миф, как утверждают современные философы, и есть действительность, то завораживающее душу бедного Альфреда Круппа божественное сочетание звуков - Берта - отразилось в дальнейшем в канонаде пушки-монстра, призванной мстить и за унижение в любви самого Круппа, и за многовековое унижение всех немцев в том числе.

Глава VI

Предвестие большой войны

Одиночество заставило Альфреда с головой уйти в работу. Постепенно фабрика заменила ему семью, и в моменты откровений он писал: "Я смотрю на своих рабочих как на собственных детей, чье воспитание - источник искренней радости хорошего родителя".

Однако незначительных заказов, поступавших из небольших немецких государств, таких как Бавария, Брауншвейг, Ганновер, и нескольких заказов, сделанных египетским правительством, было явно недостаточно, чтобы эссенская сталелитейная фабрика могла заниматься только производством пушек. Самыми невыгодными оказались небольшие заказы, полученные от прусского государства.

В письме от 19 января 1859 года Крупп в отчаянии писал своему парижскому представителю: "Хотя я и проявляю некоторый интерес к вопросу производства орудий, но я должен сказать, что меня давно увлекает идея прекращения производства оружия. Само по себе это производство не очень выгодно, особенно, если заниматься им так, как это делал я. Часто произведенные мною образцы не выходили за рамки опытных экземпляров, что было и невыгодно и неинтересно для меня, так как это мешало выполнению других заказов".

Прусская армия упрямо держалась за старую технологию и сделала заказ на бронзовые орудия для восьмидесяти батарей, причем заказ был передан конкуренту, что и заставило Альфреда сделать горькое признание в том, что отныне он собирается заняться "более выгодным в финансовом отношении производством колесных бандажей локомотивов, а также винтовых валов пароходов". Отныне он решил посвятить свою деятельность "исключительно мирным целям". Но этим благим намерениям так и не суждено было осуществиться. Судьба Круппа была предопределена свыше, и в его планы неожиданно вмешалась большая политика. Смертоносное ремесло Альфреда оказалось востребованным куда больше, чем мирное производство ободов для колес железнодорожных вагонов.

Дело в том, что в достопамятный день 24 июня 1859 года в Италии более трех сот тысяч человек столкнулись лицом к лицу в смертельной схватке. Боевая линия тянулась на пять миль, и сражение продолжалось более пятнадцати часов.

Вот каким предстает перед нами, благодаря очевидцу, самое начало грандиозной битвы при Сольферино: "Погода чудная, и ослепительное солнце Италии играет на блестящих латах драгун, улан и кирасир.

Австрийцы в полном порядке идут по ровным, свободным дорогам. В центре этой плотной движущейся массы в белых мундирах развиваются желтые с черным знамена с германским императорским орлом".

Но это лишь начало спектакля, лишь подготовка необходимой театральной декорации. А вот описание самого представления: "Австрийцы и французы топчут друг друга ногами, дерутся на окровавленных трупах, убивают врагов прикладами и распарывают саблями или штыками животы; это исключительно резня, борьба диких зверей, обезумевших от потоков крови; даже раненые отчаянно защищаются: у кого нет оружия, тот хватает за горло врага и рвет его зубами... Эскадрон кавалерии несется во весь опор: лошади давят подковами мертвых и раненых; одному оторвало челюсть, другому размозжило череп, третьему, которого можно было ещё спасти, раздробило грудь. Ржание лошадей, проклятия, крики бешенства, рев и стон страданий оглашают воздух.

Тут артиллерия мчится за кавалерией, прокладывая себе дорогу по телам убитых и раненых: мозги вытекают из черепов, люди и трупы раздавлены, земля пропитывается кровью, и вся равнина усеяна клочками и членами человеческих тел.

Французские войска взбираются на возвышенности и с дикой отвагой карабкаются на холмы под градом австрийских пуль и бомб.

Позиции австрийцев очень выгодны и удобны, они укрылись в домах и церквах. Но ничего не останавливает, не ослабевает резню: дерутся везде, в общем и один на один; каждую пядь земли отбивают штыками; берут деревни дом за домом; при каждой ферме - новый приступ, и все дворы превратились в бойни.

Французская картечь производит страшные опустошения в австрийской армии; она усеяла мертвыми телами все склоны холмов и достигает самых отдаленных частей войска".