Нация. Плоды искушения. Том первый

Стоя у стола, Егор почувствовал опять лёгкий озноб (как-то резко). Укутавшись в свой халат, он сел удобнее за стол. Закрыв глаза, он сразу замер (со стороны могло показаться, что он даже не дышит). «Читать имеет смысл, только если это доставляет удовольствие, – вспомнил он слова английского писателя Моэма. – Не скажу, что этот «смысл» наступил именно сейчас, в позднее время, но занять себя на несколько минут всё же можно», – подумал он, открывая первую страницу романа. Потом была вторая страница… третья… были моменты, когда он возвращался… Чтение романа его больше удивляло, в каком-то смысле чем-то захватывало. Он останавливался только для того, чтобы перевести дыхание в глубоком вздохе. Так он читал только в детстве, забывая обо всём на свете. Его бросало от строчки к строчке словно ветром, которому он не в силах был сопротивляться. В этот момент он был похож на путешественника, пытавшегося переплыть на маленьком судёнышке мировой океан. Время шло; усталость давала о себе знать, но он не думал отрываться от книги, хотя чувствовал временами озноб и подступающую тошноту. Он всё чаще и чаще возвращался назад, чтобы лишний раз поразмыслить и прочитать волнующие его строки: «… Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Ещё более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Фраза «Этого не может быть!..» в буквальном смысле остановила его. Егор понимал, что она написана в другом контексте, но её смысл распространялся и на его мироощущение, на его понимание того, что произошло. Всего несколько часов назад он также произносил эту фразу относительно аварии: «Этого не может быть!» «Значит, – подумал он про себя, – если «этого не может быть», то, значит, это может быть всегда! Как это ни странно». И вот это «может быть» глубоко запало в его сознание. До катастрофы он был уверен в некой непоколебимости тех или иных суждений, а сейчас в нём произошло то, что поменяло кардинально миропонимание. Даже «светлые пятна», те, которые были (а они действительно были), подвергались сомнению. Он увлечённо читал дальше:

«… – Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зелёный глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

«А какого чёрта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, ещё и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

– Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

– Вы – атеисты?!

– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец…»

Егор всё больше и больше погружался в таинственный мир романа, наталкиваясь на те же границы, что и сам автор, – границы, присущие поиску истины…

«… – В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге…»

«Странно, – подумал Сомов, – сказано, конечно, утрированно, но ведь сказки, по определению, всегда были, есть и будут, потому что сказки – это конфликт добра и зла. И они будут существовать до тех пор, пока существует литература. К тому же мы на них воспитывались, черпая из них уроки нравственности и добра».

Он задумался, обстоятельства заставляли его пересмотреть важные жизненные принципы: жить со сказками о боге или жить без них. Он впервые так глубоко задумался над этой мыслью, с нетерпением читая дальше. Вопросов становилось всё больше и больше. Его удивлял вот какой факт.

«Если я причислял себя к «неверам», – с какой-то опаской размышлял он, – к «безбожникам», то во что я всё-таки верил? Какой такой драгоценной истиной я владел? Получается – никакой. Получается, что «сказка о боге» не для меня, не для нас всех… ведь в сегодняшней «битве» побеждает зло, а не добро, но это противоречит сказочному сюжету».

Он продолжал читать:

«… – И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: если бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?