Национал-большевизм

провозглашает о себе поэт. И впрямь во многом напоминает он певца сверхчеловека с его орлом и змеей, тоже воспевавшего солнце и разбивавшего старые скрижали. Как и Ницше, Маяковский — религиозная натура, убившая Бога. Помните, как мечется «самый безобразный человек» в «Заратустре» — тот самый, который убил Бога и не находит себе места, тщетно стремясь заполнить смертную пустоту души?.. О это совсем не то, что атеист. У атеиста холодная кровь. Бог не мучит его всю жизнь. Он для него просто не существует — «предрассудок незрелого сознания». Атеист, проходя при народе Спасские ворота Кремля, непременно снимет шапку и даже, пожалуй, снисходительно перекрестится, — что ему? Но убийца Бога — ни за что… Еще крепче на лоб нахлобучит он шапку и примет вид дерзкий, вызывающий: — «видите, вот иду, и, гордый, бросаю вызов, да, да, ненавижу, не принимаю, не принимаю, не хочу, отстаньте, не мучь меня, сгинь, пропади», — и, задыхаясь, прохрипит из последних сил:

Крыластые прохвосты!..
Жмитесь в раю!..
Ерошьте крылышки в испуганной тряске!..
Я тебя, пропахший ладаном, раскрою
Отсюда до Аляски!..[239]

Атеист отрицает по Дарвину, и спокоен равнодушным безразличием. Убийца Бога, как некий дух, «верует и трепещет». Дарвин — ничто для него, как и все эти «выдумки Брэма» или «измышление досужих ботаников». Потому-то и нет места спокойствию в его душе… И опять-таки как много тут русского, при всей всечеловечности этого типа! Недаром же Ницше так плохо понят на Западе и так близок нам. Не даром же сам он был поклонником Достоевского…

Недаром с обычной своей художественной тонкостью взора пишет В.О. Ключевский о русском интеллигенте еще екатерининского времени: — «Потеряв своего Бога, заурядный русский вольтерьянец не просто уходил из его храма, как человек, ставший в нем лишним, а, подобно взбунтовавшемуся дворовому, норовил перед уходом набуянить, все перебить, исковеркать и перепачкать…» Наверное, с радостью ухватился бы этот буян за современный призыв:

Перья линяющих ангелов
Бросим любимым на шляпы…

…Кто из них ближе Богу — атеист, или озлобленный бунтарь, «самый безобразный человек», убивший Бога?..

Кто из них ближе Богу — корректный ли прогрессист Запада, снимающий шапку перед «историческим преданием», — или исступленный революционер безумной России?..

Бог свергнут, — но что же вместо Него? Природа духа, как и природа физиков, не терпят пустоты, и религиозная душа спешит воздвигнуть новые алтари. Гениальная в отрицании, она сумела дойти до конца и не устрашились стальные сердца традиционных застав…

Так что же вместо слинявших ангелов и ощипанного убитого Бога? — И снова дыхание Достоевского нас обжигает: «если нет Бога, то я — Бог…»

Довольно пророков
Мы все — Назареи!..
…Мы сами себе — и Христос, и Спаситель!
Мы сами — Христос.
Мы сами — Спаситель.

Они чувствуют, эти люди, сияние вокруг своих голов, и одной лишь волей своею в перл создания возводят себя, — «разносчики новой эры, в небеса шарахающие железобетон».

Жилы и мускулы — молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы
Каждый
Держим в своей пятерне
Миров приводные ремни.[240]

Как у древнего Святогора или Микулы, «силушка живчиком переливается» по жилам их душ, и, упоенные рожденной безбрежностью, «небу объявив озлобленную стачку», зажигают они свечи перед самими собой.

Мы — чудотворцы,
Копай, долби, пили, буравь!..
…Верую
Величию сердца человечьего…[241]

«Бунта вечного дух непреклонный» вселяется в них, каждый из них ощущает в себе его веяние, возбуждающее, закаляющее. Завороженные его напутствием, оглушающим маршем шествуют они во имя свое:

Довольно жить законом,
Данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
…Там,
За горами горя,
Солнечный край непочатый.
За голод,
За мора море
Шаг миллионный печатай.
…Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?!
Левой!
Левой!
Левой![242]

О, это старое дерзание, давнее, как мир. Какой тут «футуризм» (по содержанию чувства и мысли), раз еще первый человек ощутил его в своей душе! — «Будьте, как боги»…