Так было. Этот московский съезд общественных деятелей явился колыбелью «Всероссийского Национального Центра», возглавлявшего и одухотворявшего все наше антибольшевистское вооруженное движение. Брусилов остался в Москве, был случайно ранен в октябрьские дни, долго лечился и счастливо избежал трагической судьбы своих славных боевых друзей генералов Корнилова, Рузского, Радко-Дмитриева, Маркова и многих, многих других. Что он переживал за это время, — трудно, или, вернее, нетрудно представить…
Но прошли месяцы, год, другой, — и вот он во главе большевистской красной армии! «Командарм… товарищ Брусилов»…
И этот чудовищный парадокс кажется ныне таким естественным, так просто объяснимым. Брусилов остался тем же, каким был три года тому назад, — и именно потому, что он остался тем же, он стал во главе большевистской армии, своим подвигом замкнув круг ее превращения в русскую национальную армию, нужную стране не для гражданской усобицы, а для защиты от внешних врагов.
И нет ничего легче, как понять мотивы доблестного полководца, слишком старого, чтобы стремиться к «авантюрам», и слишком уже знакомого с боевой славой мирового масштаба, чтобы во имя личного честолюбия прельщаться красным блеском советских наград…
«От великой любви к родине» — ответил, умирая, несчастный генерал Крымов на вопрос о мотиве его самоубийства (корниловские дни).
Этот же мотив — и только он один — руководит и старым главнокомандующим, принявшим ныне из рук своих недавних недругов ответственнейший военный пост государства в минуту грозной военной опасности. «Великая любовь к родине» повелительно заставляет его отбросить колебания и предрассудки, пренебречь осуждением некоторых из бывших соратников и друзей, и, несмотря на грань, отделяющую его символ веры от идеологии нынешней русской власти, честно отдать ей свои силы и знания.
Он знает, он чувствует — этот Пожарский новой России, — что, защищая Советскую власть, он защищает родину, исторические пути которой в настоящее время причудливо совпали с путями Советской власти. Ибо испытания последних лет с жестокой ясностью показали, что из всех политических групп, выдвинутых революцией, лишь большевизм при всех пороках своего тяжкого и мрачного быта смог стать действительным русским правительством, лишь он один, по слову К.Леонтьева, «подморозил» загнивавшие воды революционного разлива и подлинно
3.
Победа над польским шовинизмом открыла бы широкие перспективы перед новой Россией. Вновь прорубается окно в Европу, наскоро замурованное политиками Версаля, — и притом в месте, наиболее для них одиозном.
Призрак русско-германского сближения, в недалеком будущем могущего привлечь к себе и некоторые другие государства, становится, наконец, вполне реальной угрозой Антанте и вполне конкретным козырем в руках русской власти. И если это сближение было бы немыслимым для всякого ортодоксального противобольшевистского русского правительства, по необходимости явившегося бы послушным проводником союзной воли, — то оно представляется одной из легко осуществимых возможностей для Советской власти и для всякой другой, преемственно с ней связанной или органически из нее выросшей.
Деникин в прошлом году не мог иначе, как резким и «априорным» отказом, ответить на заигрывания Берлина. Ибо его армия всецело зависела от англичан. Прошлогодний Омск был тоже естественно обречен на исключительную и бессильную осторожность в этом вопросе.
Москва в нынешнем году находится в гораздо более благоприятном положении: — красная армия довлеет себе и не зависит от милостей знатных иностранцев. Над Советской Россией не тяготеет рок «верности верным союзникам» и ее международная политика обладает счастливым свойством дерзновения и одновременно гибкости, совершенно недостижимых для групп, законом высшей мудрости которых является бурцевская «Cause Commune»…[67]
Достигшим невиданной внешней мощи, вооруженным до зубов странам согласия теперь гораздо более опасны бациллы внутреннего колебания и волнения, нежели чужеземная военная сила. Как марсиане в фантазии Уэльса, победив земной шар своими диковинными орудиями истребления, гибнуть от чуждых им микробов земли, — так нынешние мировые гегемоны, покорив человечество, вдруг начинают с тревогой ощущать в своем собственном организме признаки расслабляющего яда своеобразной психической заразы…