Национал-большевизм

Все мы — русские интеллигенты — поколениями воспитывались в атмосфере безоглядного почтения к формально-демократическому символу веры. Он даже стал для нас в конце концов какою-то «аксиоматической истиной», догматической «очевидностью». Вот почему вполне естественны и представляют собой общественный интерес недоумения г. Витлина по поводу моего «Шестого Октября», этой мнимой очевидности противоречащего. Предвидя подобные недоумения, я недавно сопроводил помянутую статью дополнительными «фрагментами» (см. с. 272 наст. книги). Чтобы не повторяться, к ним я и отсылаю читателя. Остается добавить лишь немногое. И то не столько о самой теме, сколько «по поводу» нее.

Прежде всего — о «черных тучах густой, удушливой пыли», носящихся вокруг нас. Неужели не очевидно, что никто иной, как именно век демократии родил эти черные тучи? Именно этот скептический, критиканский и в то же время глубоко наивный век вырвал из душ людей вековую ограниченность, опустошил душевную стихию, изуродовал человека. И это уродство хорошо заметно со стороны: вспомните характерный отзыв Рабиндраната Тагора о современном европейце:

— Когда развитие умственной и физической силы человека значительно опережает развитие его нравственной силы, то он становится иногда карикатурой жирафа, голова которого непомерно выступает из его туловища, сохраняя с ним лишь очень слабую связь. Эта ненасытная голова с ее мощной челюстью пожрала все верхушки деревьев, но пища слишком поздно проникает в пищеварительные органы, и вследствие этого сердце стало малокровным.

«Благо народа — сумма благ всех его членов». Пусть так. Но, во-первых, нужно установить самое понятие «блага». Во-вторых, «благо народа» и «воля народа» — понятия далеко не совпадающие.

«Малокровное сердце» заставляет искать «благо» в царстве материальных, грубо утилитарных оценок. Поистине, евангельский «соблазн хлебами» есть лейтмотив эпох исторического декаданса. Но чем победоноснее этот соблазн, тем дальше прельщенные им от подлинной удовлетворенности. Не единым хлебом будет жить человек. И хлеб ему «приложится» только тогда, когда жив и бодр его дух.

Благо народа — и не в утехах власти. Опыт античного мира и нынешнего века согласно свидетельствуют, что само по себе непосредственное участие народных масс в государственном управлении отнюдь не повышало «суммы благ» всех членов народного целого.

В одной из своих речей (против Сервилия Рулла) Цицерон очень сочно обрисовал печальную судьбу Греции, ставшей жертвой демократических увлечений. «Там все дела решаются на опрометчивых и увлекающихся собраниях… Уж я не говорю о нынешней Греции, давно расстроенной и парализованной своими парламентами (suis consiliis), но даже и та великая старинная Греция, блиставшая некогда своим богатством, могуществом, славой, и она погибла именно от этого зла, от неумеренной свободы и необузданности дебатирующих заседаний. Рассаживались точно в театре неопытные люди, ни в чем не осведомленные, невежественные, и результат был тот, что они поднимали ненужные войны, ставили во главе государства беспокойных честолюбцев и изгоняли из общины заслуженных людей» (цитирую по «Очеркам истории Римской империи» проф. Виппера). Что же удивительного в том, что знаменитый английский историк Маколей, касаясь этой же проблемы, высказал в письме знакомому американцу (1857 г.) следующее характерное пророчество, правда, пока еще не сбывшееся:

«Одно из двух: или какой-нибудь Цезарь или Наполеон сильной рукой заберет бразды правления, или наша республика подвергнется грабежу со стороны варваров ХХ века, такому же ужасному, какому подверглась Римская империя со стороны варваров V века. Разница будет только в том, что гунны и вандалы появились извне, а ваши хищники будут порождены в вашей собственной стране вашими же учреждениями. Мое давнишнее убеждение, — что чисто демократические учреждения таковы, что должны рано или поздно уничтожить либо свободу, либо цивилизацию, либо то и другое вместе»(курсив мой. — Н.У.).

Есть над чем задуматься. Есть основание проверить многое, что на первый взгляд представляется аксиоматичным.

«Воля народа» — зыбкое, шаткое, неуловимое понятие. Как поймать ее, определить, выразить? Выражала ли волю русского народа черновская учредилка? Шевельнул ли пальцем «народ» в ее защиту? Кто «народнее» — Керенский или Ленин? Нитти и Факта, или Муссолини? Кто был «народнее» в 1907 году — И.Г. Церетелли, или П.А. Столыпин? Кто лучше выражал волю французского народа 18 брюмера: Бонапарт, или разгневанные им, в окна спасавшиеся депутаты? Как отнесся к этому разгону «державный хозяин» Франции, французский народ? — «В кабачках со смехом говорят — констатирует современник, — что прыгающие забияки напоминали собой водопады Сен-Клу»…