Национал-большевизм

Но объяснять «Ленинградское дело» лишь продолжающейся борьбой различных кремлевских группировок, которая велась ожесточенно и непрерывно в течение многих лет, значит не учитывать идеологической подоплеки этой чистки, и в особенности выдвигавшихся против ленинградцев яростных обвинений в «русском национализме» и групповщине в связи с предполагаемым образованием РКП (б) [936]. Ведь русский национализм, как соглашается большинство исследователей эпохи развитого сталинизма, был неотделимой частью советской идеологии в 1940-е и в начале 1950 годов [937]. Если допустить, что все дело было лишь в уликах, сфабрикованных Маленковым и Берией с целью одержать верх над соперниками, то почему оно не свелось к обвинению их в коррупции во время войны, семейственности, вредительстве, контактах с иностранной разведкой — как это было при скандалах, сотрясавших после войны авиационную промышленность и командование вооруженных сил? [938] Зачем надо было выдвигать против ленинградской парторганизации столь необычное обвинение, в то время как руссоцентризм был нормативной составляющей сталинской культурной политики? [939] Не подвергая сомнению утверждение, что Маленков и Берия спровоцировали в своих интересах процесс в северной столице, и учитывая, что «русский национализм» был далеко не единственным грехом, в котором обвинялись ленинградские коммунисты, все же следует признать, что особенности этого дела требуют более пристального его изучения. Случай с Волковым и подобные ему проливают свет не только на «Ленинградское дело», но и на всю политику партии в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Обстоятельства «Ленинградского дела» позволяют сделать вывод, что идеологическая линия, проводившаяся партией, хотя и была в высшей степени руссоцентристской, не была националистической, как утверждают многие. Несомненно, партийное руководство в этот период оперировало определенными избранными элементами русского национального прошлого — героями, мифами, образами, — но делало это с целью повысить авторитет и легитимность советской власти, а также усилить мобилизационный потенциал своей пропаганды. Оно не вело политику в интересах одной лишь русской нации, не стремилось усилить ее культурную автономию и самоуправление — то есть, не преследовало целей, соответствующих классическим критериям национализма [940]. Вряд ли можно найти какие-либо иные факты, которые так наглядно демонстрировали бы пределы, установленные Сталиным и его приближенными для руссоцентризма, как идеологическая схватка в связи с «Ленинградским делом».

Знаменитый сталинский тост в честь русского народа, «наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав Советского Союза», произнесенный в 1945 году, дал понять гражданам СССР, что партийная линия в послевоенные годы будет руссоцентристской. Дополненная «мифом о войне», руссоцентристская пропаганда играла исключительно важную роль во всей массовой культуре после войны, превосходя по своей значимости все, кроме культа личности вождя. В 1947-м году, к примеру, праздновались не только 30-я годовщина Октябрьской революции, но и 110-я годовщина со дня смерти Пушкина, а также 800-летие Москвы [941]. Имена великих русских людей прошлых веков — политических деятелей, военачальников, выдающихся представителей науки и искусства — не сходили со страниц книг и журналов, со сцены и киноэкрана. Эта руссоцентристская пропаганда, сочетавшаяся с противодействием развитию национального самосознания в других республиках СССР, была исключительной по своим масштабам и напору.

Тот факт, что вся массовая культура в СССР в последнее десятилетие сталинского режима находилась под знаком утверждения русского национального величия, неоспорим, однако остается малоизученным вопрос о том, как это влияло на конкретные решения, принимавшиеся партийным руководством. Поскольку исследования, опубликованные по «Ленинградскому делу», рассматривали в основном политические махинации Маленкова и Берии, достаточного внимания не было уделено ни общей ситуации во второй половине 1940-х годов, ни политическим биографиям участников этого противостояния — в первую очередь, Жданова, Кузнецова и Родионова, а также П. С. Попкова, преемника Кузнецова на посту 1-го первого секретаря ленинградской партийной органюации. Совершенно не изучен вопрос о том, какую роль играли руссо-центристские мотивы в деятельности Жданова и его сторонников, В обязанности Кузнецова после его включения в состав секретариата ЦК в 1946 году входило руководство региональными партийными организациями РСФСР [942]. Задача была не из легких и, похоже, доставляла много хлопот не только Кузнецову [943], но и Жданову. К разрешению этих проблем привлекли даже Хрущева, когда он после войны возвратился из Киева в Москву. Позже он вспоминал: