Национал-большевизм

Государственный музей этнографии в Ленинграде также отвел почетное место выдающимся страницам русской политической и культурной истории, таким образом, русское развитие неявно противопоставлялось нерусской недоразвитости. В объявлени­ях 1938 года говорится, что экспозиции, посвященные культурам нерусских народов, обращают внимание на примитивность сельскохозяйственных орудий и одежды этих народов, в то время как другие выставки, занимавшие центральные музейные площадки, восхваляют «прогрессивность» русского государственного строительства и культуры [363]. Похожий синдром наблюдается и в эрмитажной экспозиции «Военное прошлое русского народа». Как становится ясно из названия, целью выставки являлось соединение русского и советского исторического опыта. В официальном путеводителе говорится, что в прошлом, совсем как и в настоящем, русский народ был вынужден вести войны против иноземных захватчиков, покушавшихся на единство и свободу «нашей Родины». Возможно, обеспокоенная очевидной эксклюзивностью выставки, «Правда» в конце 1938 года напечатала фотографию с изображением огромного бюста Суворова, окруженного этнически смешанной группой посетителей [364].

На другой стороне Невы в доме на Мойке, где когда-то жил Пушкин, отмечали вторую годовщину со дня открытия в нем государственного музея в память о «великом русском поэте». Правда, забытым остался тот факт, что статус дома в качестве музея был восстановлен лишь в конце 1936 года: во время головокружительных дней культурной революции 1929 года он был подвергнут унизительному разделению на коммунальные квартиры [365]. Пушкинское наследие получило новую жизнь – в результате неудачливые граждане из разных городов СССР лишились занимаемых ими квартир и школ. Власти на местах предприняли шаги по причислению Пушкина «к лику святых», превращая пункты, где поэту довелось провести ночь или выпить чашку чая, в места поклонения «основателю русского литературного языка» [366]. Поскольку в Москве сохранилось относительно немного зданий, связанных с жизнью и творчеством Пушкина, было принято решение дать его имя не относящимся к нему, но тем не менее, значимым точкам на карте города — музею, одной из центральных улиц и набережной. Руководители ленинградской парторганизации подхватили начинание, переименовав в честь поэта Биржевую площадь и драматический театр. Близлежащие к столицам города — Останкино и бывшее Царское Село – стали называться соответственно Пушкинское и Пушкин [367]. Настоящая волна подобных переименований захлестнула не только центр, но и периферию [368].

Реабилитация известных имен и легендарных личностей, кажется, сделала даже памятники действующими лицами на этих пышных «исторических» церемониях. В 1937 году знаменитую статую Пушкина в Москве работы скульптора А.М. Опекушина (1880 год) развернули на 180° лицом к недавно расширенной улице Горького; таким образом, она оказалась спиной к Страстному монастырю, на который смотрела больше полувека. Откорректировали и надпись на памятнике: строки из пушкинского «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» в подцензурной редакции В. А. Жуковского были заменены на оригинальные [369]. Особенно характерно четверостишие: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой, / И назовет меня всяк сущий в ней язык, / И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой / Тунгус, и друг степей калмык». То, что столь патерналистское, колониалистское представление об империи Романовых — об имперской экспансии в сторону финнов на западе, кочевников на юге и малых народов севера, культурно объединенных русским народом, — оказалось совместимым с советской идеологией, во многом подтверждает руссоцентричный характер того времени. Эти строки стали своего рода официальной мантрой последних лет десятилетия.