И основной международной проблемой, конечно же, была неясность в вопросе о том, где должны были пролегать границы этих развивающихся государств. Национализм быстро заменил собой династические притязания на легитимность. Но, как не раз наблюдалось на всем протяжении XX века, национальная идентичность была не столько готовым ответом на вопросы политической легитимности, сколько риторикой, используемой при обсуждении соперничающих ответов. Притязания на немецкую идентичность, например, могли не выходить за пределы вновь расширившегося сегодня германского государства или быть настолько широкими, чтобы включать Австрию и часть Польши, не говоря уже о немцах, живущих в России и Соединенных Штатах.
В конечном итоге создание югославского государства было попыткой навязывания объединительной идеи южным славянам, которые и сами долгое время заигрывали с единством как способом обеспечения независимости от Австрии. Она была также привлекательной в смысле сохранения определенной независимости от влияния Советского Союза. Напомним, Югославия была наименее лояльной из стран Восточной Европы, входивших в сферу его влияния. Югославия имела также лучшие экономические показатели, чем большинство коммунистических стран, и была более либеральной в политическом отношении и более внимательной к правам рабочих. Но внутри нее важную роль играла не только экономика, но также этнические и религиозные различия. Словения и Хорватия были более развитыми в экономическом отношении и более интегрированными с капиталистическим Западом. Помимо туризма, они занимались продажей сельскохозяйственной и ремесленной продукции, а также мелкосерийных промышленных товаров в Италию, Австрию и Германию. Сербия, напротив, была наиболее советской по стилю республикой из всех, что составляли Югославию. Она придавала намного большее значение тяжелой промышленности и больше торговала с коммунистическим блоком. Соответственно, она намного больше пострадала от краха коммунизма, который лишил ее международных союзников и рынков, тогда как Словения и Хорватия получили больший доступ к глобальному капитализму. Проблема усугублялась еще и тем, что в течение долгого времени Словения и Хорватия платили больше налогов, тем самым субсидируя остальную Югославию (не только Сербию, но и более бедные республики вроде Черногории). Так, армия состояла главным образом из сербских солдат, но непропорционально оплачивалась словенскими и хорватскими налогами. Это способствовало созданию ситуации, когда словенские и хорватские лидеры захотели порвать с Югославией, как только с крахом коммунизма появилась такая возможность, а Германия при поддержке остальных стран Запада заявила о своей готовности поддержать их притязания на независимость.
После смерти Тито в 1980 году Югославией, по сути, правил комитет, представлявший различные национальные республики, а силы, способной навязать единство, попросту не существовало. Западные корпорации и дипломаты стремились отхватить наиболее «привлекательные» куски и проявляли полное безразличие ко всему остальному. Со своими все более по-западному звучавшими экономическими идеями лидеры в Словении и Хорватии встречали широкий отклик как у себя в стране, так и за рубежом, хотя они отстаивали также этнический национализм. Между тем, когда коммунизм начал давать сбои и утрачивать свою привлекательность — или даже признание — среди масс и когда Советский Союз стал покупать все меньше продукции, производимой Сербией, бывшие коммунистические политические лидеры, вроде Слободана Милошевича, чтобы сохранить свою легитимность и власть, обратились к сербскому национализму. В то же самое время проявления исламского фундаментализма за рубежом — и определенное возрождение исламской идентичности внутри страны — стали вызывать опасения насчет развития мусульманского национализма в Боснии.